— Командир! Александр Александрович! Смотрите! Баба!
— Баба? — удивился Блок и, сняв защитные крышки с бинокля, глянул в указанном направлении. — Действительно… баба… — Верхом на лошади сидела та самая особа из особняка.
— Снять ее? — деловито поинтересовался Игорь Иванович, ласково огладив свой карабин с оптическим прицелом.[34]
— Погоди, Печкин, погоди.
После чего Блок подошел к сэру Гамильтону, взятому в плен там же, в здании штаба. Он оказался британским наблюдателем, раненным под Ляояном и выехавшим на лечение в тыл. Рана пустяковая, но Ояма воспользовался первым же поводом, чтобы избавиться от этих любопытных глаз и излишне назойливых советов.
— Вы хорошо говорите по-японски? — спросил он его по-английски.
— Сносно.
— Спросите у генерала Куроки, кто эта девушка, — спросил он и указал в сторону конной девицы, видневшейся на холме. — И почему она нас преследует. Это опасно. Хорошо, что еще достаточно светло и мы ее смогли узнать. В сумерках же ее бы просто застрелили, приняв за солдата японских разъездов.
— Бака![35] — грозно сведя брови, ругнулся генерал, не дожидаясь перевода. А потом добавил уже на английском с сильным акцентом. — Я понимаю его речь. Эта девушка моя родственница. Племянница.
Тем временем девица пнула коня в бока и поскакала к обнаруженному ей лагерю русских. Возле него она притормозила и подъехала совсем шагом. Довольно ловко соскочила с коня, несмотря на свои одежды. И, подойдя ближе к генералу, села в традиционную для японцев позу на коленях. После чего залопотала на своем, на птичьем.
— Что хочет эта женщина? — напрягся Александр у генерала.
— Она просит меня, как главу рода, разрешить ей совершить самоубийство.
— Что?! — охренел Блок.
— А… — небрежно махнул здоровой рукой Гамильтон. — Это все их средневековые обычаи. Плен по традициям Японии – позор. Лучше смерть, чем плен. Раньше так было. И для женщин тоже. Она – женщина-буке – воинского сословия. В случае угрозы пленения она должна защищать своего господина, — Гамильтон кивнул на генерала. — Если же все становится крайне плохо, то помочь тому умереть, если он не в состоянии сам совершить самоубийство. А потом убить себя.
— Что за бред?! — воскликнул шокированный Александр.
— И не спрашивайте, — покачал головой Гамильтон. — Но это их традиции. И невежливо их не соблюдать. Вы забрали ее кинжал. Верните его девушке. В конце концов, это даже познавательно. Я никогда не видел, как сами себе перезают горло.
— Это правда? — слегка осипшим голосом спросил Александр у генерала.
— В общих чертах, — глянув с нескрываемым пренебрежением на сэра Гамильтона, ответил Тамэмото Куроки. — Норико воспитывалась в старых традициях и очень серьезно к ним относится.
Александр подошел к ней и, взяв за плечи, поднял с колен. Заглянул в глаза и ужаснулся. Там была какая-то отрешенность… пустота… Мысленно она уже была мертва.
— Вы дадите ей разрешение? — спросил Блок у генерала.
Тот молча кивнул. И Норико что-то тихо залопотав, чуть отстранившись, осторожно, чтобы не спровоцировать бойцов, достала мешочек с монетами, который, поклонившись, протянула ему.
— Верните кинжал, — тихо произнес генерал. — Для нее это ОЧЕНЬ важно. Там, — кивнув на мешочек, — все ее личные накопления и украшения. Она просит продать ей кинжал, понимая, что он ваш трофей.
Александр повернулся и вновь взглянул на эту девушку. И у него что-то сжалось внутри. Убить ему было несложно. В бою. Врага. Но участвовать в этом дурацком ритуале он не мог, даже косвенно. Как он будет жить дальше с пониманием того, что из-за него такая милая девушка перережет себе горло? Такая дикая и буйная тогда… и такая тихая и смиренная сейчас… Блок чуть подался вперед и вдохнул аромат ее волос. Снова отмытых от побелки и пахнущих чем-то очень приятным… Он не мог, просто не имел права позволить ей умереть. Безумное. Глупое. Иррациональное чувство накрыло его.
— Проклятье… — прорычал он.
— Что вы говорите? — переспросил Гамильтон, но Александр его проигнорировал.
34
В данном случае он был егерем, то есть, точным стрелком, находящимся в боевых порядках. Марксманом.