В целом по стране плотность населения возрастает из года в год, на Хоккайдо она неизменна вот уже целое десятилетие — в несколько раз ниже среднего показателя.
И не случайно в летние месяцы, когда в Токио стоит жара, центральные газеты все, как одна, публикуют обширные материалы о Хоккайдо, где как раз в это время — лучший сезон, печатают целые страницы фотографий, на которых бьют из-под земли горячие источники, дробятся о прибрежные скалы волны сурового Охотского моря и пасутся на альпийских лугах вольные табуны лошадей. Не случайно и летом и зимой организуются многочисленные туристские поездки, экскурсии на Хоккайдо.
На север от Саппоро — реже станции, поселки, фермы. Прихотливо изогнутые японские сосны постепенно уступают место стройным елочкам. Все больше сходство с Восточной Сибирью, не с Приморьем даже, а именно с Сибирью — Иркутской, Читинской областями. Хоккайдо — ближайший к нам остров Японии. С пустынного мыса близ небольшого пропахшего рыбой городка Немуро можно видеть советскую землю — ближайший остров Курильской гряды.
Близость эта ощущается ежедневно. И очень по-разному. Вот только один пример: в городе Асахигава председатель местного отделения общества «Япония — СССР» Тоору Ода, искренний друг нашей страны, собравший, может быть, лучшую на Хоккайдо библиотеку русских книг, подарил мне составленный им русско-японский практический разговорник. В списке использованной литературы наряду с академическим словарем русского языка и Малой Советской Энциклопедией — «Морской словарь» и книга «Орудия рыболовства Дальневосточного бассейна», «Ихтиология» и даже «Сборник докладов на II пленуме комиссии по рыбохозяйственному исследованию западной части Тихого океана». Тематика диалогов, отдав неизбежную дань погоде, состоянию здоровья, коммерции и делам семейным, приобретает совершенно определенный профиль: «Мы ловим треску… Сельдь ловится дрифтерными или ставными жаберными сетями… Мы выгружаем в Вакканай добычу краба… Знаете ли вы, что вы находитесь в территориальных водах Советского Союза?..»
Памятник пролетарскому писателю
Такидзи Кобаяси близ г. Отару
К сожалению, соседям по Тихому океану приходится порой вести и такие разговоры. И в нашей печати порой появляются сообщения об освобождении очередной группы японских рыбаков, задержанных за незаконный лов в советских территориальных водах.
Мне объясняли: существует различие в трактовке понятия «территориальные воды» нашими двумя странами — Советский Союз считает, что они простираются на двенадцать миль от берега, Япония признает лишь трехмильную зону. Это является предметом длительных переговоров между сторонами.
Но, к сожалению, по газетам и некоторым беседам у меня сложилось впечатление, что существуют в Японии, в частности и на Хоккайдо, круги или силы, склонные поощрять, подталкивать рыбаков на ловлю рыбы «явочным порядком» в «спорных водах». Кому-то, по-видимому, выгодно культивировать глухое раздражение среди жителей прибрежных деревень и поселков.
Саппоро. На большом фонаре
у входа в храм написано: «Мы молимся за мир…»
Но это лишь один, к счастью, далеко не главный штрих в общей гамме впечатлений от поездки на Хоккайдо. Суровый северный остров подарил мне встречи с многими интересными, глубоко мыслящими, вызвавшими самую искреннюю симпатию людьми.
Вспоминается разговор с хоккайдским драматургом Сетуя Мотояма, учителем школы в Саппоро, автором пьесы «Женщина в Охотском море», имевшей успех на столичной сцене. Его любимый драматург — Чехов; высший образец драматургического мастерства для него — заключительная сцена «Вишневого сада».
— Если бы найти такой же силы краски, чтобы рассказать о людях, живущих на Хоккайдо! — говорит писатель.
Пьеса «Женщина в Охотском море» рассказывает о суровом труде рыбаков, о сильных и цельных характерах, о проблемах взаимоотношений между директором и рядовыми тружениками моря. Серьезная, не надуманная проблематика. Муж героини гибнет в море. Но женщина находит в себе силы победить отчаяние и наследует трудную профессию мужа. Таково в двух словах содержание пьесы.
Мотояма, как и другие писатели, с которыми мне допелось видеться на Хоккайдо, много расспрашивал о литературной жизни в нашей стране: о постановке издательского дела, о том, как понимаем мы новаторство в Литературе и как относимся к новаторам, — и, надо скалить, разговор всегда шел без малейшей предвзятости.
— Мы живем рядом, — сказал старый поэт и знаток истории айну Сарасина. — У нас много общих интересов. Давайте же чаще бывать друг у друга, чтобы лучше знать и понимать друг друга!
Общность интересов, о которой говорил поэт (кстати, недавно побывавший в нашей стране), проявляется и самых различных, порой неожиданных областях.
В небольшом хоккайдском городке меня познакомили с удивительным человеком — директором местного музея Киёэ Ионэмура. Значительную часть музейных коллекций Ионэмура собрал сам, здание музея воздвигнуто его попечением. Ионэмура — страстный археолог, начинавший свой путь много лет назад как самоучка. Не имея средств для ведения раскопок, он изучил в молодости парикмахерское дело и открыл свою парикмахерскую в городке на охотском побережье, чтобы быть поближе к знаменитым «раковинным кучам» — остаткам былых стоянок и поселений. Современные университетские археологи склонны говорить порой, что Ионэмура-сенсей так и остался на всю жизнь любителем, хотя и получил впоследствии образование; но никто из них не ставит под сомнение научную ценность написанного (и за свой счет изданного!) Ионэмурой труда о народе мойоро — древних обитателях береговых районов Хоккайдо, не похожих ни на японцев, ни на айну, с которыми они впоследствии, по-видимому, смешались. При этом и молодые университетские исследователи и старый директор музея солидарны в своем интересе к трудам советских, в частности сибирских, археологов, занимающихся древними культурами Дальнего Востока. В предмете исследования — много общего, соседство диктует близость научных интересов.
В том же городе существует местный самодеятельный ансамбль «Березка», исполняющий русские и советские песни, в том же городе местный радиолюбитель не без гордости показал открытку, только что полученную им от советского коротковолновика…
Абасири — город на Хоккайдо
И, может быть, нелишним будет сказать, что город этот — Абасири, печально знаменитый своей страшной каторжной тюрьмой, где в годы милитаризма томились многие передовые деятели страны, коммунисты. «Японский Моабит» — называют ее иногда.
Представьте себе, каково было в этом городе услышать простые и светлые слова о международной дружбе, о добрососедстве, столь резко контрастирующие с мрачной славой Абасири!
Молодой ученый Масахиро Мисава в Педагогическом университете Саппоро (в Японии называют нередко «университетами» и такие учебные заведения, которые мы привыкли обозначать словом «институт») собирает советские книги по педагогике. Его не удовлетворяет ни довоенная, построенная по немецкому образцу, «идеалистическая» система школьного воспитания, господствовавшая в Японии, ни «прагматическая», основанная на учении американца Джона Дьюи, которую все шире вводят сейчас. Его особенно интересуют принципы коллективного воспитания, практикуемые в нашей школе, и опыты в области политехнизации школьного обучения. Конечно, такого ученого, как Масахиро Мисава, можно было бы встретить не только на Хоккайдо, но именно на здешнем фоне — историческом, географическом — такая встреча особенно знаменательна…
Утлый вагончик канатной дороги с потертыми мягкими сиденьями плывет с вершины горы Хакодате навстречу огням города, носящего то же название. На редкость красиво расположен он, самый южный город Хоккайдо, — на узком перешейке, зажатый с двух сторон морскими заливами. Девушка-кондуктор что-то говорит нараспев, и хотя мои познания в японском ничтожны, я улавливаю одно часто повторяемое слово: Такубоку. Имя поэта. Вернее, не имя, а псевдоним, который избрал себе когда-то молодой Исикава — псевдоним, означающий (не буквально, а, скорее, описательно): дятел. Может быть, тем самым поэт хотел подчеркнуть свое стремление достучаться до человеческих сердец.