Два знаменитых индийских сборника, о которых идет речь, известны один под названием «Книга о семи мудрецах», или «Книга Синдбада», а другой – «Книга о Калиле и Димне», «Стефанит и Ихнилат». Из них мы уже в XI в. встречаем греческие переводы обоих сборников, упоминание о еврейском переводе «Калилы и Димны», к этому же веку относится обилие греческих рукописей Варлаама и Иоасафа и одна из притч этой книги по-еврейски. К XII в. относится сборник рассказов испанского крещеного еврея Петра Альфонса «Disciplina clericanis», переделка книги о семи мудрецах «Li Romans des Sept bages», многочисленные латинские рукописи Варлаама и Иоасафа. XIII век еще интенсивнее проявляет свой интерес к восточным сборникам, ибо к нему относятся: два средневековых перевода «Калилы и Димны», латинский перевод той же книги, испанский и даже славянский; испанский и еврейский переводы «Книги о семи мудрецах», еврейский, французский, немецкий, древненорвежский переводы Варлаама и Иоасафа, латинский перевод Якова де Ворагине, с житием Варлаама и Иоасафа, сборники Жака де Витри и Этьена де Бурбон с притчами из повести.
Только что указанное позволяет нам утверждать: это было время моды на восточные сборники рассказов. Если мы вспомним, какая была благодарная почва для восприятия этих семян восточной литературы, то мы не удивимся обильным всходам, а, напротив того, будем искать еще дальнейших, и тут, естественно, мы вспомним ту группу фабло, которая нас поразила более сложными сюжетами и удачными сочетаниями отдельных мотивов в связные рассказы. Изучая повествовательную литературу Востока, и особенно Индии, мы убеждаемся, что отличительной чертой этой литературы является именно богатство фантазии, разнообразие сюжетов и их сложность, редкое умение сплетать и комбинировать отдельные мотивы. Восточный рассказчик не только умеет мастерски изложить отдельный рассказ, но и обладает умением я желанием соединять рассказы в целые циклы, вставляемые в особые рамки, притом, кроме того, часто один рассказ как бы вставляется в другой, другой в третий и т. д. Получается то, что принято называть enjambement. Это умение искусно сплетать мотивы в известный сюжет сказывается и на коротких рассказах. Указываемые свойства восточных рассказчиков и восточных рассказов заставляют нас предположить, не следует ли видеть в группе фабло, отличающихся большей сложностью сюжета, обилием отдельных мотивов и удачными их комбинациями, произведения восточного происхождения. Против этого основного положения были выставлены возражения в уже указанном нами труде Бедье, который противопоставляет нашему положению уверения, что и классическая древность знала фабло и знало их раннее средневековье. Так как на этот аргумент особенно сильно напирали как на опровержение выставленного предположения о восточном происхождении некоторых фабло, то нам необходимо на нем остановиться и внимательно его рассмотреть.
Прежде всего надо устранить одно основное недоразумение: нельзя подводить все фабло только потому, что они представляют общий литературный род, под одну категорию; мы уже ранее указали, что есть несколько видов фабло, объединенных между собой лишь внешнею формою, причем особенно резко отличаются две категории, которые мы для краткости обозначим как анекдот и как повесть. Относительно первой категории нам и в голову не придет отрицать возможность их существования почти что где угодно и когда угодно, значит, и в древности, и в раннем средневековье; подсобного рода произведения почти не требуют искусства рассказчика, не являются характерными ни в каком отношении, не являются порождением определенных литературных вкусов, какой-нибудь определенной среды; они представляются своего рода общим понятием. Мы уже не раз прибегали к сравнению с модами на одежду; продолжим это сравнение: нельзя говорить о моде на обувь, но можно говорить о моде на широкие или узкие носки, высокие или низкие каблуки и т. д. Также и по отношению к анекдоту, который может быть бесконечно разнообразен.
По отношению к рассказу мы также должны внимательно всматриваться в его построение; есть опять-таки рассказы настолько простые, составленные из ограниченного числа мотивов и притом в такой простой комбинации, что подобные рассказы отнюдь не могут быть сочтены характерными для определенного времени и среды. Возьмем пример: охотник отправился на охоту в лес, ему повстречался олень, охотник прицелился и промахнулся, огорченный, он вернулся домой. Перед нами, несомненно, небольшой рассказ, никто не скажет, чтобы его можно было приурочить к определенному времени и месту: охота существует с незапамятных времен, так же как и неудачные охотники, олени, правда, водятся не всюду, но все же мы их встречаем в достаточном числе мест, чтобы сделать определенный вывод из упоминания оленя невозможным. Чем обширнее число объединенных в одном сюжете мотивов, чем искуснее их комбинация, тем определеннее приурочение рассказа к данному времени и месту, тем труднее при повторении тех же мотивов в тех же комбинациях сомневаться в связи подобных схожих рассказов, и наоборот.