Ярузельский не по адресу направляет также свои благодарности Берлингу за спасение его самого и его семьи, а также других семей, депортированных вглубь России после раздела Польши, совершенного по пакту Молотова-Риббентропа. Армию Берлинга создал Сталин, это он поставил Берлинга во главе, сделав его генералом. Берлинг и его армия были в руках Сталина инструментом в игре за расширение советского господства над Польшей.
Ничто не умаляет при этом боевых заслуг солдат армии Берлинга. Они не по собственному выбору оказались в подчинении Берлинга, а не Андерса.
Также генерала Ярузельского спросили, что он думает о подхорунжем польской армии Петре Высоцком, который в 1830 году нарушил присягу на верность царю и зажег пламя ноябрьского восстания. Был Высоцкий предателем или героем? Если бы Ярузельский жил в то время, он бы пошел за Высоцким или приказал бы его расстрелять? Генерал сказал, что, конечно же, он последовал бы за Высоцким, но он уверен, что нет никакой аналогии между Высоцким и Куклиньским, поскольку первый нарушил присягу открыто и сражался с поднятым забралом, а второй сделал это втайне и сбежал.
В этом ответе кроется двойная ложь — историческая и политическая. Майор Валерьян Лукасиньский, другой офицер польской армии, был приговорен военным судом за тайный заговор против царя. Как и Куклиньский 150 лет спустя, Лукасиньский был конспиратором в царской России. Потомки признали его мучеником, защищавшим народное дело.
Петр Высоцкий послужил примером для других и инициировал восстание, которое было обречено закончиться катастрофой и потерей самостоятельности Царства Польского, управляемого поляками. Куклиньский, отказываясь повиноваться советскому союзнику, был заговорщиком, действовавшим в одиночку. Если бы другие действовали по его примеру, то случился бы повтор Ноябрьского восстания со всеми его последствиями. Но героизм одиночки не означал предательства всех остальных. Здесь существовало, скорее, незапланированное разделение ролей.
Единственный факт, говорящий в пользу Ярузельского, рассекретил не кто иной, как Куклиньский. В интервью, данном организаторам конференции в Яхранке, он сказал, что русские добивались от генерала не вполне умеренного интернирования деятелей «Солидарности», а временной отмены конституции и военно-полевых судов. Ярузельский воспротивился этим требованиям.
Оказывается, даже повиновение Ярузельского имело свои границы. Он мог бы сегодня убедительно защищаться, утверждая, что в тогдашнем политическом положении Куклиньский исполнил воинский долг защиты родины, найдя его в сотрудничестве с западными союзниками, так же, как выполнил этот долг Ярузельский, стараясь с позиции союзника Москвы избежать кровопролития или ограничить его. Реалии навязывали именно такое разделение ролей.
Действительность времен ПНР очень сложна. Нельзя ставить Ярузельского в один ряд с генералом Мольчиком, которого Куклиньский прямо называет агентом Москвы. Как нельзя ставить в один ряд Ярузельского и Станислава Каню, который считал возможным избежать военного положения и ставил это выше утраты власти и должности руководителя правящей партии. Куклиньский рисковал не только потерей должности, но собственной жизнью и добрым именем.
Справедливое сведение счетов с прошлым и осуждение ПНР является жизненным интересом Польши. Это мог бы совершить только какой-нибудь чрезвычайный трибунал, составленный из людей с незапятнанными биографиями и моральным авторитетом, способных к справедливой — беспристрастной, лишенной ненависти и жажды возмездия — оценке других. Его задачей было бы не назначение наказаний, а возвращение общей, повсеместно признанной системы ценностей.