Но следователь, задав свой вопрос и видя, что Мамиш молчит, и непонятно, думает он, как ответить, или скован, подавлен случившимся, добавил:
— Это не для протокола, мне хочется, чтобы вы обрисовали его как человека. Вы, именно вы можете осветить причину гибели Гюльбалы.
о вы с Хасаем поговорите! с Р!
— Не мне вас учить, дорогой Мамед, что это очень и очень важно. И не только для меня, но и для вас, для всех нас! Идет борьба, идет по всем направлениям, сверху донизу, вы же видите сами. Надо понять, очень многое надо понять нам, и смерть Гюльбалы… Неужели вы думаете, что это несчастный случай?
— да, вы правы, это самоубийство!
— вот! я так и думал! я был убежден, что это именно самоубийство! и именно это я хотел от вас услышать! так и запишем!..
«а чего ты радуешься?!»
— а теперь давайте по порядку: что толкнуло? на основании каких его слов вы так считаете? каков характер разлада? личный? семейный? общественный? гражданский?.. дайте нам веские доводы!
«ах тебе веские доводы!.. вот ты какой оказался!..»
— как вы сказали? «говорит одно, думает другое, поступает по-третьему?» ну и ну!.. может, на магнитофон запишем, а?
— что ж, записывайте! все записывайте! я вам такое порасскажу!.. такое!.. он…
в глазах у следователя снова блеснула колкая улыбка. Мамиш осекся, бездна слов, люди, лица, маски, гримасы, ужас, шарахаются, как от огнедышащего дива, поедающего своих детей, смотрит и Гюльбала: «ну, давай строчи!.. чего же ты умолк, валяй, выпотрошись!..»
— идите-ка вы знаете куда!
— тогда остается предположить, что именно вы, да, да, вы, когда он высунулся из окна, помогли, так сказать!
кулак Мамиша ударился о скулу следователя, а потом в него полетело все, что подвернулось под руку, кажется, как это всегда случается, пресс-папье.
Мамиш вздрогнул. Гюльбала говорил только ему. И никого рядом… Подло!..
— Извините, я думаю, что это именно несчастный случай. Не было у Гюльбалы никаких причин выбрасываться из окна. Есть много иных способов кончать жизнь, и этот не самый надежный, можно остаться в живых, искалечиться на всю жизнь.
— Но как вы объясните его частые перемены работы? Эти бесконечные уходы по собственному желанию, причем иногда с очень перспективной, увольнения? Никак не скажешь, что все шло у него гладко. Ни трений, ни серьезных недовольств. Это очень важно, поймите, Мамед!
— Недовольства были… Но они так мелки, что из-за них вряд ли надо было обрывать жизнь.
мелки?! ну-ну, выкладывай!
— Ну, а все же. Каков был он как социальная личность? Взгляды его на жизнь? Его гражданский облик, а?
— вот-вот! немедленно изложу!.. эх вы, не там ищете, следователь!
— ?!
— а может, и там, не знаю.
— Представьте себе, он был озабочен будущим Морского больше, чем собственными невзгодами.
— В каком смысле?
— Захламили, говорит, прекрасное наше море тоннами ржавого металла, сгубили и море, и рыбу, и никому нет дела до завтрашнего дня.
— А вы? Что же вы ему ответили?
— Я ему нарисовал картину будущего, когда на Морском иссякнет нефть. Сказал, что здесь будет не груда ржавого металла, а музей-пляж.
— А нефтяные загрязнения как?
— И он мне об этом. А я тут же сочинил о проекте моментальной очистки моря от нефтяной пленки. Мол, целый институт разрабатывает. И просто, и никаких затрат — водят, как прожектором, по поверхности моря особым лучом, и пленки как не бывало. И рыба плодится на славу: загорай, дыши, ешь осетрину на вертеле!
— И он поверил вашему розовому будущему?
— Почему бы и нет?
— А на самом деле как? Что вы сами думаете о будущем вашего Морского?
— Я же рассказал вам.
— И никаких пятен?
— Металл-то ржавеет, говорит мне Гюльбала. Увы, говорю ему, с этим трудно бороться. Но не вся труба ржавеет! То, что под водой, и то, что над водой, уберечь еще можно, но беда в том, что ржавеет та часть, которая постоянно на стыке воды и воздуха. Отлив — высыхает, прилив — мокнет. Но кто придумает лучи, тому нетрудно и эту задачу решить.
— Я слышал о вас двустишие-экспромт.
— И это вы знаете… Просто мое имя легко в рифму ложится, вот и сочинили.
— Вы сказали о невзгодах. Не зря ведь он вас ждал! Может, крах тестя?
— Не думаю.
— Я заметил, что жена Гюльбалы не очень горевала.