И Мамиш… Мамиш сказал, что в микрорайоне товарищ из его бригады живет, заболел, пришел проведать, заодно и завернул к дяде, а его дома нет. И умолк.
ты подонок! ты взяточник! ты негодный человек! ты! ты!
И никто не слышал, как Мамиш плюнул себе в душу. Плюнул, а потом срезал рукой воздух, прошел в комнату и все же решился, выпалил:
— Выдумал я про товарища!
— ???!!
— Пришел поговорить откровенно.
Будто бросился с эстакады в море, пошел ко дну, а потом вынырнул, оглянулся и, широко размахивая руками, рванул вперед.
— О чем?
Мамиш сказал и поперхнулся, голос дрогнул. Гулко застучало сердце. Стрела была выпущена. И неведомо как завершится разговор.
Мамиш пытался унять дрожь в голосе, но не мог. Встал. Хасай обнаружит его робость и примет за слабость.
— Рена! — И тут же при Мамише снял брюки, бросил на диван, чтоб потом повесить вместе с пиджаком в шкаф, надел пижаму.
В дверях появилась Рена.
— Готова еда? — И Мамишу: — Начинай, кого ждешь?
— Серьезный разговор.
— Тем лучше… Не жди, рассказывай. — Повесил брюки на вешалку в шкаф. — Ну вот, я готов! — Сел, закурил сигарету, прищурился, внимательно посмотрел на Мамиша: «Послушаем, с чем ты пришел…»
— Наша жизнь — сплошная ложь!
— Ну, зачем же так? Давай попроще.
— Жизнь нашей семьи.
— В чем именно?
— Во всем!
— И кто в этом виноват?
— Ты прежде всего! И в смерти Гюльбалы тоже ты виноват!
«Вот она, неблагодарность!» Он ее ждал!!
— Рена, ты слышишь, что говорит этот… мерзавец!
Рена — ни звука, вся внимание. И не помнит, как подошла к плите, газ зажгла. Спички словно и не брала.
— Ай да сын Кочевницы!..
Хасай знал, что когда-нибудь этот Мамиш… «Ждал я, ждал!..»
Мамиш молчит.
— Уж не Хуснийэ ли прислала тебя?
— При чем тут Хуснийэ?
она такая же, как ты!
— Так вот, пойди и скажи Хуснийэ-ханум, пославшей тебя ко мне, что я ни на что не посмотрю, приду и на сей раз до смерти ее изобью! Пойди и скажи, а с тобой мы потом поговорим!
— Меня никто не посылал. Ложь…
— Что ты заладил одно и то же?! Ложь да ложь!.. — перебил Мамиша Хасай.
— Гюльбала, думаешь, случайно выпал?
— Кто ж его вытолкнул? Уж не ты ли?!
может, и я…
— Или Рена виновата? Может быть, она?
— Да!
— Ну, Мамиш, и с этим ты посмел прийти ко мне?!
— И ты, и Рена!
В комнату ворвалась Рена.
— Клевета! Все выдумал! В бреду сочинил Гюльбала! — Вены на шее раздулись, голубые-голубые, а на лице багровые пятна. Пошла на Мамиша. — Выдумал, да! Завидуете Хасаю! Они твои враги, Хасай! Я говорила тебе! Заживо в могилу хотят тебя!
— Что ты! Что ты! — растерялся Хасай, забыв о Мамише. — Успокойся, пожалуйста!.. Успокойся… — Он мельком бросил взгляд на Мамиша и прочел в его глазах злорадство. «Простить не может!» — Что ты сказал Рене? Что?! Рену обидеть?! Да я с тобой знаешь что сделаю! До смерти не оправишься!
— Пусть сама расскажет!
— Что ты мелешь?
— О любви своей!
— Да я тебя… — поискал глазами, схватил хрустальную пепельницу на ковровой скатерти.
— Чего не открывали? — влетел в комнату Октай. — Я целый час звоню!
То ли услышал, то ли понял, что ругают Мамиша, или лицо матери напугало его, Октай сообразил, что это из-за Мамиша так кричал отец и мать на себя не похожа. Вспыхнуло в нем, загорелось что-то внутри, и он кинулся на Мамиша, даже больно ущипнул, и Хасай как держал пепельницу, так и остался стоять — бросит, может попасть в ребенка или напугать его… Видел однажды Октая таким взвинченным, долго не могли успокоить, подскочила температура. Хасай и Рена поссорились, и Октай бросился вот так, как теперь, защищать мать.
— Уведи мальчика! — крикнул Хасай Рене.
Та пыталась оттащить Октая, и он, брыкаясь и вырываясь из рук, все хотел ударить Мамиша в лицо, да рука не доставала.
— Дорого ты заплатишь! — говорила Рена, уводя Октая. — Лучше о своей матери подумай, о чести ее позаботься!..
«Улыбаешься не мне… Вся облеплена комарами. «Свет моих очей!..»
— А ты, а Гюльбала…
а Октай, ты думаешь…
И вдруг глухой то ли звон стекла, то ли стон; пепельница полетела в Мамиша, он вмиг увернулся, и тяжелый хрусталь ударился в висящую на стене за Мамишем раму — портрет Хасая на настенном ковре. Стекло разбилось, и осколки посыпались на диван.
— Если я не задушу тебя этими вот руками!.. Мерзавец без роду и племени!
это ты! ты!
— Да я твою чернорабочую душу!..