— Где ты, сынок? — спрашивает, а сама видит, где я. — Что ты там делаешь? — то ли удивляется, то ли недовольна.
— Здравствуй, во-первых.
А ей не терпится узнать, с чего это меня потянуло на верхнюю полку.
«Ага, думаю, что-то здесь припрятано! И потому мать волнуется!..»
— Ты знаешь, сколько здесь пыли, — говорю ей, а она и без меня это знает.
— Что я могу поделать, — жалуется. — Высоко, руки не доходят. Но уж раз ты залез туда, — предлагает мне, — я тебе подам ведро и тряпку, и устроишь у себя дома субботник.
Мог ли я возразить? К тому же я уже был весь в пыли и пот лился с меня ручьем.
Появилось ведро, тряпка, я вытер верхнюю полку, перешел на среднюю и тут-то натолкнулся на сверток, который искал: «Архив!»
— Держи! — крикнул я маме и кинул ей сверток.
— Ай-ай! Где ты нашел эти фотографии?! Дай-ка очки надену.
Она рассматривала фотографии, разложенные на столе.
— Для чего они тебе понадобились?
А я и сам не знаю. Честно говоря, влез я в шкаф, будто кто-то меня подтолкнул. Это я сейчас причину ищу. Во всяком случае, когда спешил домой, и в мыслях не было уборкой заниматься. А тут вдруг столько фотографий малознакомых мне родичей. Рассматривать их — только время терять.
— Хочу над ними поколдовать или самому околдоваться.
— А, поняла… — сказала мама, хотя я сам не понял, что сорвалось с языка. Вдруг мама изумилась: — Ааа… Ведь это же Ламия!
Я возвращался в прошлое, во времена, когда меня еще не было на свете, без особой охоты. Я взял у мамы фотографию. Мне улыбалась Ламия. Улыбалась слегка удивленно, а может быть, в ее глазах я прочел упрек — ей не понравился мой взгляд, что ли?
— Это она фотографировалась в Москве… Несчастная Ламия! Ее поездка в Москву… — и запнулась.
— А что с ней случилось в пути?
— В пути? А что должно было случиться?
— Откуда я знаю? Ты же говоришь: «Ее поездка…» А что дальше?
— Нет, ничего в пути не было. Беда приключилась позже.
Словно сожалея о сказанном, она отвернулась и стала торопливо перемешивать фотографии на столе, будто ища что-то.
— Ты не договорила.
— О чем?
— Ты же сказала: беда.
Она уклонилась и, как будто разговаривая сама с собой, прошептала:
— Тут должна быть еще одна фотография, куда же она делась?
— Алексея?
— Алексея? Кто тебе назвал это имя?
— Ты сама, — соврал я.
— Я?!
— А кто же?
— Я никогда не произносила этого имени!
— Если бы ты не сказала, откуда бы я узнал?
Мама внимательно посмотрела на меня, а потом с тем же недоумением перевела взгляд на фотографию Ламии. Уж не глаза ли Ламии подсказали мне это имя?
— Да, тебя поистине заколдовали… И не поймешь: то ли шутишь, то ли всерьез говоришь.
— Расскажи об их любви!
— О какой любви? — возмутилась она. — В своем ли ты уме?
— Если я опять скажу, что ты сама только что говорила об этом, снова не поверишь.
Мама поправила на глазах очки и приблизила лицо к моему.
Я не выдержал ее взгляда и расхохотался, а она покачала головой, затем спокойно, как бы выбирая слова, произнесла:
— Никакой любви между ними не было. Были знакомы — и больше ничего. Но и это не одобрялось в те времена. Но Ламия все делала, словно кому-то назло, из чувства протеста.
Умолкнув, она некоторое время изучала меня и с той же невозмутимостью, спокойно спросила:
— Почему это тебя интересует?
— А тебе жалко рассказать историю Ламии?
— Ну что ж, раз ты просишь, я могу рассказать.
И она начала шествовать по дорогам прошлого, временами с опаской поглядывая на меня, такого странного сегодня, и, боясь, как бы чего я не выкинул, рассказывала бесстрастно. Говорила она о том, что родители Ламии батумские азербайджанцы, и, когда начались революционные события, отец-коммерсант сбежал в Турцию, а Дурсун еще в годы войны покинул подростком дом, скитался по Кавказу и поселился в Баку, по соседству; рассказывала, как Ламия искала брата, вспомнила о женском движении, то да се, в общем, говорила о многом, но ничего о том, что меня волновало и интересовало.
И кто меня за язык тянул? Она рассказывает, а я о другом думаю. Думаю, что зря сорвался и прилетел. Что там меня ждут и волнуются. Что не состоялось свидание. И что завтра упреки Князя придется выслушивать. Глупо все вышло, что и говорить!.. Ну и мама у меня! Она так плавно расписывала прошлые события, будто на одном из Князевых собраний выступала. Мать уловила мой отсутствующий взгляд:
— Сам просил рассказать, а совсем меня не слушаешь.