Антуан Галлан — французский востоковед, антиквар, переводчик, который прославился первым в Европе переводом «Тысячи и одной ночи»
Описывая хорошие условия жизни черкесских невольниц в письме леди Рич, Монтегю подчеркивает тот же момент: «Боюсь, вы усомнитесь в истинности отчета, который я даю, столь далекого от распространенных в Англии представлений; но от этого он не становится менее истинным».
Сторонница критики тех путешественников, которые давали неточные отчеты касательно Турции и османского народа, леди Монтегю, с другой стороны, не задумываясь грешила против истины, когда ей это было выгодно. Одним из примеров служит ее описание османских женщин в общественной бане в Софии. Рисуя перед своими читателями неоклассическое полотно с величавыми нимфами, Монтегю представила женщин обнаженными, потому что в таком виде они лучше вписывались в ее комментарий, как живое свидетельство против неестественности ханжеского отношения к женской сексуальности в Британии. Сегодняшний читатель, наверное, принял бы ее описание за чистую монету, но читатели XVIII века и не ожидали полной достоверности. Судя по словам издателя ее книг, современники не рассчитывали на то, что столь остроумная особа, как леди Монтегю, будет в полной мере озабочена справедливостью и дотошностью изложения.
Вольное обращение леди Монтегю с наготой османских женщин в бане обнаружилось спустя более чем столетие благодаря другой известной британской путешественнице, мисс Джулии Пардо, которая прибыла в Османскую империю в 1835 году и провела в Стамбуле около пятнадцати месяцев. Касательно сцены в бане она писала: «Было бы несправедливо умолчать о том, что я не лицезрела того излишнего и распутного обнажения, которое было описано леди М.У. Монтегю. Либо честная супруга посла присутствовала при нетипичной церемонии, либо же турецкие дамы стали деликатнее и щепетильнее в вопросах благопристойности».
Купальщицы.
Художник Жан-Леон Жером
Джулия Пардо, поэтесса, романистка и историк приехала надолго, чтобы тщательно описать османскую жизнь и проникнуть за внешнюю оболочку общества, понять его на более глубоком уровне. Она также критиковала путешественников, которые, не имея возможности лично общаться с османской элитой, строили свой отчеты на неполноценной и ложной информации из третьих рук. Она писала об этом: «Под небом нет, должно быть, другой такой страны, полное и совершенное представление о национальном характере которой европейцу столь трудно было бы обрести, как в случае с Турцией. Изрядное прилежание и продолжительное время необходимы для постижения двух основных языков, имеющих столь малое сходство с европейскими, что делает эту задачу едва ли не безнадежной для путешественника, который в силу этого оказывается в невыгодном положении, не умея объяснить свои впечатления, и, следственно, ищет информацию через посредство третьего лица, а оно, за редчайшим исключением, бывает столь равнодушно к этому… Так что в данном отношении на пути достижения коммуникации между странником и местным населением встает дополнительная и почти непреодолимая преграда, в довесок к естественному и осязаемому препятствию, состоящему в многообразии и противоречии предрассудков, обычаев и мнений… Не знаю, связано ли это с отсутствием наклонностей, но несомненно, что европейцы, проживающие в настоящее время в Турции, столь несведущи во всем, что касается ее политической экономии, системы управления и этических норм, как если бы они никогда не покидали свою родину — а, между тем, они живут здесь пятнадцать или двадцать лет».
Пардо сознавала, что внесение корректив в образы и стереотипы османской жизни и общества, отпечатавшиеся в европейском сознании от бесконечного многолетнего повторения, будет нелегким делом. Легенды и мифы о Востоке куда соблазнительнее истины. Пардо резюмировала: «Европейский ум настолько пропитался идеями о восточных таинственности, мистицизме и великолепии, и так давно приучился верить чудесам и метафорам туристов, что едва ли он с охотой примется освобождаться от старых ассоциаций и мучительно открывать глаза на свои заблуждения».
В саду.
Художник Джон Фредерик Льюис
«Само понятие «ориентальный» на европейский слух звучит как нечто сгущено-романтическое; и я долго прожила на Востоке, прежде чем смогла избавиться от схожего ощущения. Мне было бы нетрудно сохранять иллюзию, ведь ориентальные привычки отлично годятся для обмана, когда наблюдателю довольно скользить по поверхности вещей; но добросовестному хроникеру этого недостаточно; а потому я искала скорее поучений, чем развлечений, и правдивое предпочитала занимательному…