В 1917 году перед Россией открылась историческая возможность стать демократическим государством. Если бы новое правительство принялось защищать и развивать полученные свободы настоящим революционным путем, то оно получило бы прекрасный шанс завершить превращение России в многоядерное демократическое общество. Но это правительство не имело ни опыта, ни решимости. Опасаясь гнева своих западных союзников, Временное правительство продолжало вести войну, которую было не в силах выиграть. А опасаясь нарушить правила законной процедуры, оно отложило давно уже назревшую земельную реформу до открытия Учредительного собрания, которое сразу же было разогнано большевиками.
Таким образом, большевики получили шанс захватить власть, пользуясь слабостью буржуазного правительства. После июльского восстания Ленин, пересмотрев свои прежние взгляды, решил предложить немцам «немедленный и безоговорочный мир». Этот мир был подписан 4 марта 1918 года.
А вскоре Ленин сделал «поворот кругом» и на внутреннем фронте. Отказавшись от своего первоначального намерения превратить крупные поместья в образцовые хозяйства, он, как говорили его оппоненты, «украл» у эсеров пункт их программы, обещавший распределить всю землю между крестьянами. Еще совсем недавно он отвергал этот пункт, поскольку, как он сам признавался, был против раздачи земель. Помимо этого, Ленин выбросил и требование о том, что его партия должна получить поддержку большинством народа, а ведь еще совсем недавно считал его главным условием захвата власти большевиками. Видя, что большинство населения недовольно политикой Временного правительства, за которое оно в свое время голосовало, Ленин привлек на свою сторону городских и сельских активистов, которые помогли ему и его партии захватить власть.
При наличии более благоприятных международных условий – и желающих оказать России помощь демократических союзников – чаша весов, вероятно, качнулась бы в другую сторону. Но при сложившихся обстоятельствах политическая слабость русских сил, ориентировавшихся на Запад, парализовала противников большевиков и открыла дорогу для совершенно иного пути развития страны.
К чему все это привело? Разумеется, не к установлению социалистического строя в том смысле, как понимали его Маркс и Ленин до октября 1917 года. Как я уже писал в главе 9, сам Ленин в конце своей жизни считал, что Россия движется по пути реставрации азиатчины. Пессимизм вождя логически вытекал из его прежних взглядов и опыта последних лет жизни. Он знал, что Маркс настаивал на установлении примитивного демократического контроля над протосоциалистическим государством, ссылаясь на опыт Парижской коммуны. Ленин разделял мнение Маркса и Энгельса о том, что рассеянные сельские общины создают экономический фундамент для восточного деспотизма в целом и его царистской версии в частности. Это вытекало из его собственного утверждения о том, что существует лишь одна «абсолютная» гарантия того, что после победы российской революции, на которую возлагалось столько надежд, не начнется реставрация азиатчины, а именно победа социализма в высокоразвитых странах Запада. Против этого была только одна относительная гарантия: создание строгого демократического контроля над новым революционным правительством (отсутствие бюрократии, армии и полиции).
Однако после победы Октябрьской революции в России эти условия выполнены быть не могли, ибо ни в одной крупной индустриальной стране Запада социалистической революции не произошло, и советский режим в России быстро создал новую бюрократию, постоянную армию и полицию[160].
Уже весной 1918 года Бухарин и его «левые» друзья стали выступать против новой «бюрократической централизации» и «угрозы закабаления рабочего класса». Коммунистическая партия России уже в программе 1919 года подвергла резкой критике «частичное возрождение бюрократии». Ав 1921 году Ленин охарактеризовал новую бюрократию такими словами: «Эта чудовищная сила доведет Россию до реставрации азиатчины». А в 1922 году «непролетарские» и «вражеские» представители новой «бюрократической машины» были уже так сильны, что Ленин не мог с уверенностью сказать, кто же правит страной: бюрократия или «старая гвардия» партии? Кто кого контролирует? Только непререкаемый авторитет Старой гвардии помешал полной победе новых «враждебных социальных сил». А этот престиж могла погубить даже очень незначительная внутренняя борьба в пределах самой партии.