Атомизированный характер политического порядка стимулировал создание союзов между местными и региональными вассалами, которые в одиночку не могли противостоять суверену, но, объединившись, делали это очень успешно. В соревновании между усилением власти лорда (и бюргера), с одной стороны, и королевской власти – с другой, усиливавшиеся центральные правительства обнаруживали, что теперь им противостоят не рассеянные феодальные и городские силы прежних дней, а организованные сословия, способные защитить свои экономические и социальные права.
В Англии еще в XI веке королевских держателей земель называли баронами; первоначально это слово обозначало группу людей, а не одиночек: «Это слово в единственном числе не употребляется». И бароны почувствовали необходимость в объединении своих действий только тогда, когда правительство попыталось лишить их независимости. Последний раздел Великой хартии вольностей был совершенно справедливо назван «Первое признание королем права баронов коллективно противостоять королевским силам». Вскоре после этого «все английские дворяне… поклялись друг другу не давать королю никакого ответа, кроме communis responsio (совместного)». И это случилось в тот век, когда английские лорды заложили основы передачи своих земель старшему сыну.
На континенте время и многие другие причины не позволили добиться подобных результатов. Но всеобщий тренд был именно таким. Применив к своим феодам принцип неделимости, который после отмены феодального принципа военной службы потерял первоначальное значение, благородное сословие смогло консолидировать свою собственность в Испании, Италии, Франции и Германии.
Следует отметить, что дворяне, благодаря которым феодальные государства и постфеодальные общества сохраняли равновесие, в какой-то мере были обязаны своими успехами в приобретении собственности отношению к ним бюрократии и абсолютизма. Многие аристократические члены этой бюрократии ощущали глубокую симпатию к земельному дворянству, с которым они имели тесные связи.
Разрываемые конфликтующими собственническими и бюрократическими интересами, представители западного абсолютизма не доводили до крайности свое организованное сопротивление привилегированным крупным землевладельцам. В результате этого в недрах феодального общества зародилась одна из самых сильных форм частной собственности, которая известна человечеству.
Гидравлический абсолютизм одержал победы там, где государства восточного феодализма потерпели провал
В Европе конца феодализма и постфеодальной Европе государство признавало такую систему наследования земель, при которой один сын получал преимущество перед другими. А в современном западном мире государство позволяет человеку распоряжаться своим имуществом, как он захочет. Гидравлическое же государство не предоставляет подобной свободы решения ни держателям мобильной собственности, ни землевладельцам. Его законы наследования требуют раздела имущества умершего на более или менее равные части, что приводит к периодическому раздроблению собственности.
У примитивных народов, живущих за счет добывающих отраслей экономики или примитивного сельского хозяйства, законы наследования весьма разнообразны. Можно предположить, что предшественники гидравлического общества, в большинстве своем, вряд ли имели такую систему наследования, которая признавала лишь одного наследника и которую должен был уничтожить гидравлический способ развития. В некоторых случаях можно разглядеть зачатки системы единонаследия. Там же, где их не было, гидравлические правители следили за тем, чтобы усилия изменить существующий способ наследования ни к чему не приводили. Они достигали этой цели разными методами, среди которых самым эффективным была стандартизация закона о дроблении наследства.
В феодальных и постфеодальных обществах Запада более позднего периода землевладельцам удалось создать однобокую систему наследования, по которому все имущество умершего переходило к старшему сыну. Так получилось потому, что эти люди были вооружены и политически организованы в масштабе всей страны. В гидравлическом же обществе представители частной собственности не имели сил для создания столь же консолидированных и мощных форм собственности, во-первых, потому, что государственная монополия на вооруженные действия не позволяла держателям собственности создавать независимую армию, а во-вторых, потому, что правительственная сеть организаций (барщина, государственная почта и разведка, объединенная армия и всеобщее налогообложение) не позволяла держателям собственности защищать свои интересы с помощью эффективной национальной организации.