Положение создалось критическое. Поезд мог сорваться с места и уйти. Пущен был в ход только что проделанный опыт с хрустящими «романовскими», и… двери двухместного купе, «заказанного для какого-то важного комиссара», мгновенно открылись, и в них разместилась усталая и обрадованная этой «находкой» светлановская семья. Впопыхах и боясь отстать от поезда, спешно набрали как попало вещи в купе, которое оказалось, как и некоторые другие купе того же вагона, свободным от самого Петрограда.
До ближайшей станции Вятка, где предстояла пересадка, так как там уже начинался «театр военных действий», оставалось ходу еще несколько часов. Надо было отдохнуть, и все немедленно заснули. Несколько часов кряду никто не просыпался и в купе из посторонних никто не входил. Однако, как только поезд подошел к станции Котельнич, у которой дорога проходит по большому железнодорожному мосту через реку Вятку, произошел первый довольно серьезный досмотр документов пассажиров.
Профессиональное удостоверение «союза работников сцены и арены» не особенно удовлетворило контролеров железнодорожной Чрезвычайки, и для вящего убеждения в соответствии документов с действительностью они произвели подробное обследование всего наличного в купе багажа. Предусмотрительно взятые с собою ноты и оперные партитуры, видимо, усыпили подозрительность чинов контроля, и они прошли в следующее отделение вагона.
К вечеру того же дня поезд подошел к Вятке, и здесь надо было выгружаться. Дальше на Пермь регулярного пассажирского движения поездов совершенно не существовало. Туда ходили только воинские эшелоны да служебные поезда. На вокзале Вятки царило неописуемое столпотворение. Весь район, прилегающий к вокзалу, был оцеплен вооруженными людьми, одетыми в различные формы частей войск бывшей Русской армии и флота, конечно, все без погон. Обращало на себя внимание большое количество латышей, которые грузились тут же в вагоны для отправки в восточном направлении.
По возбужденному настроению всей этой разношерстной массы бывших солдат и матросов, перемешанных с отрядами железнодорожных рабочих, видно было, что по дороге на Пермь не все обстоит благополучно. По перрону бегали взад-вперед увешанные ручными гранатами и револьверами военные комиссары и отдавали какие-то спешные и грозные приказы. В небольшой толпе случайно очутившихся здесь пассажиров, в которой замешалась и семья Светланова, потихоньку от одного к другому передавали, что со стороны Перми на Вятку против накопившихся здесь латышей наступают «товарищи матросы»…
Последние требовали беспрепятственного пропуска их эшелона через Вятку на запад, а местное начальство распорядилось матросов с «белогвардейского» фронта не выпускать и даже принудить их снова возвратиться обратно для защиты «завоеваний пролетарской революции». Против непокорных дезертирующих с фронта матросов выставлены были повсюду пулеметы и орудия, а по боковым путям железнодорожного узла курсировали бронепоезда. Это новое обстоятельство грозило полным срывом дальнейшего путешествия Светланова в сторону Урала, где, по-видимому, уже определился антибольшевистский фронт, против которого посылались из Петрограда и Москвы наскоро набранные части будущей Красной армии.
Суматоха на Вятском вокзале продолжалась довольно долгое время, и только когда уже совсем стемнело и люди, видимо от дневного напряжения, изрядно утомились, наступило некоторое успокоение. Слух прошел о том, что столкновения не произошло и обе стороны договорились о совместной обороне Вятского железнодорожного узла на случай, если «гидра контрреволюции осмелится поднять здесь свои головы»… В Пермь можно было проникнуть лишь на одном из отправлявшихся туда латышских эшелонов, получить пропуск для проезда с которым представляло большие трудности.
Сначала на всякую попытку получить легальное разрешение на этот проезд получался решительный отказ. Желание ехать в сторону явной опасности вызывало даже сугубое подозрение в политической неблагонадежности просителей. Долго бы продолжалось это мытарствование по различным комиссарам, открывшим тут же на вокзале свои канцелярии, если бы одна из сестер милосердия не научила, к «кому обратиться»… В третий раз за короткий промежуток времени в руках Светланова зашелестели «хрустящие романовки», и за 25 рублей один из комиссаров-еврейчиков выдал бумажку, по которой открывалось право ехать с латышским поездом в одном из полупустых товарных вагонов.