В деревнях, в избах при сменах лошадей или отдыхе мы говорили лишь, что едем к реке Белой для розыска барж и учета хлеба, собранного красными у пристаней за истекшую зиму.
Татары, у которых мы останавливались, были настроены все поголовно против только что ушедших красных, рассказывали о различных хулиганствах комиссаров, притеснениях и с удовольствием описывали их неожиданное бегство при приближении белого фронта. Это настроение, по моему глубокому убеждению, как знающему хорошо характер нашего степного земледельческого населения, было вполне искренно, и я не думаю, чтобы отрицательные черты белой власти могли бы иметь в этом районе слишком большое значение. Тут же смена властей произошла так быстро, что тяготы, ощущаемые всегда в прифронтовой полосе, благодаря быстрому движению армий, перескочили через голову населения почти неощутимо.
В Бакалах мы разыскали коменданта и, открывшись ему, спросили указаний и советов, как нам двигаться дальше. Оказалось, что мы избрали правильное направление, ибо к этому моменту красные отскочили в этом месте, как не находящемся вблизи линии полотна железной дороги, далеко, и сплошной линии или деревень, занятых частями, не было. Благодаря этому перед Бакалами оказалось пустое пространство, и только разведка ходила в некоторые пункты и села, которых приходилось остерегаться.
Выезд из Бакал в сторону красных разрешался лишь подводчикам и жителям ближайших деревень. Поэтому приходилось опять ловчиться, чтобы не возбудить подозрения у подводчиков за полученное разрешение от коменданта на выезд из села, ибо открыться местным жителям, конечно, не было никакой возможности. Подрядив подходящего мальчонку доставить нас верст за 15, мы тронулись в расчете добраться до небольшого села, где можно уже было спутать дальнейшие карты.
Этот переезд и ближайшие этапы при прохождении фронтовой полосы были для нас самыми серьезными. С одной стороны, документы белых нужны были для белой разведки и застав, а с другой стороны, эти же документы при случайном столкновении с красным разъездом губили все дело и мы рисковали головой, как шпионы.
Отличить же красных от белых, в особенности зимой, в случае неожиданной встречи, было почти невозможно, и потому приходилось исподволь, аккуратно расспрашивать население о возможности встретить кого-либо из вооруженных разъездов, дабы и принять своевременно соответствующие меры. Поэтому, удаляясь от линии фронта, мы постепенно уничтожали документы, разрывая и пуская их лепестки по ветру, оставляя лишь самые необходимые, причем держали их все время в руках, чтобы в случае опасности успеть их уничтожить.
Но с Божьей помощью первое препятствие мы одолели, и верст через 25 мы убедились, что находимся в нейтральном районе, куда белые еще не дошли, красные же за неделю перед этим в спешном порядке отступили, грозя населению по своему возвращению показать свою силу. Тут мы уничтожили все компрометирующие нас бумаги, оставив лишь при себе специально заготовленные для Совдепии.
После нескольких перепряжек мы въехали в большое село, которое оказалось тоже брошенным красными войсками и местными представителями власти, боявшимися ответственности за свою деятельность. Таким образом, село осталось буквально без всякой власти, и оно отдыхало от подводных и других повинностей. Но стоило бы лишь одной из воюющих сторон дойти до такого села, хотя бы единичным разъездам, как сейчас же сход выставил бы и подводы, и все другое без сопротивления. Это обстоятельство, именно эта легкая подчиняемость и страх за свою шкуру заставлял жителей, явно с отвращением говорящих о большевиках, замолкать при входе в избу кого-либо постороннего или соседа. С нами тоже на первых порах в избе, куда нас привез возница, боялись говорить, и лишь успокоение извозчика, свыкшегося с нами за время переезда, развязывало языки, что, конечно, еще подкреплялось верой в надежность освобождения от красного режима. По словам наших хозяев, самое страшное для них была местная молодежь, душой преданная большевикам и потому считавшая своей обязанностью следить за настроением населения, чтобы потом выслужиться перед теми же волостными комиссарами, выказав свое усердие и причастность к делу управления и к коммунизму.