– Какого полка?
– 31-го Стерлитамакского.
– Где полк?
– Да вот тута, в лесу этом самом, – на ходу получили ответ.
Действительно, на полянке, в роще, стоит полк; здесь же штаб дивизии. А на опушке рощи идет, все усиливаясь, ружейная и пулеметная трескотня. Автомобиль подъехал к самому полку.
– Что у вас происходит? – спросил я начальника дивизии генерала Пучкова{78}.
– Красные перешли в наступление…
– А вы получили приказание атаковать их в четыре часа?
– Так точно, но теперь невозможно.
Этот отличный боевой офицер находился, к сожалению, в полном упадке сил, потерял дух. И немудрено, ведь с 1914 года он был непрерывно на войне, сначала три года на немецком фронте, а затем на Волге, на Белой и на Уральских горах – против большевиков.
Генерал Пучков старался доказать мне всю безнадежность попытки перехода в наступление, что это не удастся, что слишком выдохлись и успех невозможен.
– Вам лучше сейчас же уехать, Ваше Превосходительство, – докончил он, обращаясь ко мне, – а то не ровен час…
– Как Вы не понимаете, что никто не имеет права уезжать сейчас!
Я отвел его в сторону и вполголоса, чтобы не слышали другие, принялся серьезно внушать ему всю гибельность для дивизии и для всей армии подобных взглядов. Затем громко, в полный голос, передал об успехах волжцев и уральцев, пристыдил и приказал двинуть резервы в контратаку. Обошел ряды полка, произвел отличившихся ранее офицеров, наградил Георгиевскими крестами стрелков.
Кто был в боях, тот легко представит себе картину этого осеннего дня. Лес набит пехотой; солдаты лежат и сидят группами; многие жуют хлеб, иные переодевают портянки и сапоги. Здесь же, на полянке, батареи судорожно, спешно, но в то же время привычно-уверенно готовятся к работе. Деловитая суета и в ближайшем полковом тылу – разворачивается перевязочный пункт, выкладываются патроны из двуколок, дымят и раздражающе вкусно пахнут ужином походные кухни. Все так заняты работой и необходимым простым делом, каждый старается гнать прочь мысль о предстоящем бое и о возможности близкой смерти. Только лица все как-то потемнели, глаза смотрят остро и внимательно, голоса стали глуше. В воздухе, несмотря на громкие звуки выстрелов и свист пуль, кажется зловеще-тихо, как перед грозой. И все следят, чутко, напряженно, за своими начальниками. Не потерял он присутствия духа, сохранил веру, до конца проявил свою волю, – победа и успех обеспечены. Но если слабость скует его мозг, если поддастся он страху и проявит отчаяние, – горе и ужас тогда: дрогнут ряды, паника охватит всех и стройные части обращаются в бестолковое стадо.
Через несколько минут заработала наша артиллерия. Полк выдвинулся из резерва, вправо рота за ротой перебежали скрыто рощей, развернулись и с криком «Ура!» кинулись в атаку…
К вечеру деревня Жидки была взята камцами. За этот день отбили все контратаки красных и волжане, причем Ижевская дивизия вышла во фланг противнику и разгромила один советский полк. Ижевцам пришлось вести бой на три фронта, их батареи стреляли во все стороны. Красные здесь усилились и старались разбить Волжский корпус, преградивший им кратчайший путь на Петропавловск.
Ночью мой автомобиль мчался на крайний левый фланг, где Уральский корпус должен был совершить решительный марш-маневр и ударить по тылам большевиков, отрезать их от путей отступления. Темная сентябрьская ночь, полная ярких мерцающих звезд. Необозримые пространства сибирских степей тонут в ночных черных тенях, сливаясь с черным небом; тишина нарушается только свистом холодного осеннего ветра да равномерным стуком автомобильного мотора. Мы едем, я с адъютантом и ординарцами, кутаясь от ночного сырого холода и нервности от всех ощущений дня. Едем десятки верст черной молчаливой степью, без признаков жилья; пролетели давно уже те деревни, в которых вчера были уральцы.
– С утра, батюшка, ушли, спозаранку поднялись и пошли войска-то, – объясняла нам испуганная молодуха сибирячка в последней деревне и махнула рукой на северо-запад. На наш стук в окно она выскочила, сонная, в одной сорочке, накинув полушубок. Яркий свет автомобильных электрических фонарей освещал ее бледное милое лицо и широкие испуганные глаза, еще полные ночной неги и сновидений. И так ласково и грустно прозвучало сзади ее последнее приветствие:
– Дай Бог вам, родимые…
И снова бездонная пропасть ночи и бесконечные пространства степей. Вдруг вдали замерцали такие же далекие, как звезды, светящиеся точки костров. Все ближе и ярче, все больше их, целое море огней. Автомобиль наддал ходу. И скоро мы подъехали к бивакам двух дивизий Уральского корпуса. Они уже вышли на указанную конечную линию. Завтра с рассветом уральцы двинутся дальше и пересекут главный путь отступления красных. На этот раз успех был несомненен, все расчеты оправдались.
78
Пучков Федор Абрамович, р. 31 мая 1886 г. Виленское военное училище (1906), академия Генштаба. Подполковник. В белых войсках Восточного фронта; с 18 июля 1918 г. начальник штаба войск Народной армии Уфимской губернии, на 15 августа 1918 г. начальник штаба 4-й стрелковой дивизии, с 4 октября по 5 декабря 1918 г., с 18 января по 1 июля 1919 г. начальник штаба Уфимского отдельного корпуса (затем 2-го Уфимского армейского корпуса), затем начальник 8-й Камской стрелковой дивизии, участник Сибирского Ледяного похода. К 27 мая 1920 г. генерал-квартирмейстер, с 28 июля 1920 г. по 18 июня 1921 г. начальник штаба Дальневосточной армии, с 1 июня 1921 г. по 10 августа 1922 г. начальник штаба войск Приамурского Временного правительства и Земской рати, с декабря 1921 г. по 2 января 1922 г. одновременно войсковой атаман Уссурийского казачьего войска. Генерал-майор (1919 г.). В эмиграции в США. Председатель Общества ветеранов. Умер 2 февраля 1953 г. в Сан-Франциско.