Вскоре ему ответили. Он слушал внимательно, все более хмурясь, сжимая губы, словно стараясь удержать какие-то слова, что могли бы оказаться неуместными. Но когда надо было ответить, голос его прозвучал совершенно спокойно:
— Вас понял. Приму к сведению.
Выключил рацию, спрятал ее в сумку и двинулся дальше.
3
(169 часов до)
«Сукин сын!» — подумал он и мысленно же добавил еще пару словечек покрепче, когда тяжелый башмак — явно солдатский — тяжело опустился на присыпанную опалой хвоей землю совсем рядом с пальцами его левой руки, уже протянувшейся вперед для очередного движения вперед (по-пластунски, на брюхе).
Хорошо, что здесь, в лесу, было еще темно, да и тучи как раз наползли; хорошо было и то, что солдат не смотрел под ноги, а глядел выше, медленно поворачивая голову, взглядом сканируя свободное от деревьев пространство.
Это было внутреннее кольцо охраны, проходившее в полусотне километров от государственной границы. Видно, Технеция не скупилась в средствах для охраны своей неприкосновенности.
До сих пор все шло вроде бы благополучно. Пробраться ночным лесом, взяв нужный азимут, не представляло для Милова труда; ноктовизор, которым его не забыли снабдить, своевременно извлеченный из сумки, помогал вовремя замечать и обходить препятствия — до сих пор преимущественно естественные. Но сейчас положение изменилось. Видно, он все же зааевался в какой-то миг, успокоенный гладким течением событий, и не углядел вовремя простенькую ловушку, сигнальную проволочку, тянувшуюся поперек его пути на высоте примерно сантиметров двадцати пяти — тридцати. Ощутил ее лишь тогда, когда она легко спружинила, задетая его ногой.
Он успел упасть и отползти в сторону и назад — подальше от нее. И не ошибся: уже через несколько минут послышались шаги. Приближалось сразу несколько охранников. Они шли, рассыпавшись в Цепь. Если и они вооружены приборами ночного видения, то шансов благополучно.проскочить у него не останется.
На всякий случай он вынул из ножен десантный кинжал. Впереди уже суетились огоньки фонариков. Скрещивались, расходились, замирали на месте и опять возобновляли движение.
Милов старался дышать бесшумно. И благодарил судьбу за то, что здесь не было собак. Возможно, технеты не испытывали особого доверия к естественным, живым помощникам, предпочитая полагаться на приборы. А может быть, собак просто не хватало на всю охрану. На внешней границе страны они наверняка были. Но сейчас это волновало его меньше всего.
Солдаты приближались. Они шли метрах в десяти друг от друга, не больше. И нельзя было напасть на одного так, чтобы этого не заметили другие.
Еще минута, две — и его неизбежно заметят.
«Положение опасное, — подумал Милов, — но сложным его не назовешь. Ситуация достаточно элементарная. И есть способы выхода из нее. Известные приемы. Конечно, настоящего ловца так не проведешь. Но ведь не может быть, чтобы все они были настоящими ловцами. Очень не хотелось бы…»
Правда, тут без жертв не обойтись. Однако эта мысль как раз не очень беспокоила Милова.
Будь против него люди — он наверняка не думал бы об этом с такой легкостью. Моральная сторона убийства не доставляет никаких затруднений лишь на войне. А войны сейчас не было, ее и не предвиделось. И убить человека в этих обстоятельствах было бы для него не так просто, несмотря на то, что в разные времена ему приходилось делать это.
Да, но тут он имел дело не с людьми. Технет, как ему было известно из всех предоставленных ему материалов, при всем внешнем сходстве не человек, а механизм. Машина. И когда речь идет о технете, нельзя даже говорить об убийстве. Ты просто выводишь из строя аппарат — пусть сложный, тонкий, но все же аппарат. И ответственность тут может быть только материальной, а никак не моральной.
Это неодушевленные существа. И хотя Милову приходилось слышать разные мнения на этот счет, он не без оснований полагал, что дело теологов — рассуждать о том, можно ли мыслящие машины причислять к существам одушевленным и распространяется ли благодать Господня также и на них. Для практика машина всегда останется неживой. Даже если он признает за нею наличие определенного характера, привычек и прочих атрибутов живого существа.
Поэтому Милов, осторожно пошарив в сумке, вытащил пистолет с длинным стволом. Бесшумное оружие, один из образцов, изобретенных и изготовленных в его стране.
Он тщательно прицелился в самого дальнего из видимых ему солдат, не забыв перед тем отвести предохранитель. И нажал спуск.
Пистолет коротко вздохнул.
Было нелегко попасть в находившегося в тридцати метрах солдата, как раз перед выстрелом наполовину защищенного стволом сосны. Однако Милов стрелял наверняка; иного он не мог себе позволить.
Солдат упал, не издав ни звука.
Однако ожидаемого эффекта не получилось. По миловскому сценарию, ближние в цепи должны были броситься к упавшему, чтобы выяснить, что с ним приключилось, и при нужде оказать помощь. Но этого не произошло. Солдаты продолжали двигаться в прежнем направлении. Просто в цепи возникла брешь.
«Технеты, — подумал Милов. — Аппараты, не обладающие эмоциями. Им, надо полагать, чуждо инстинктивное движение — броситься на помощь ближнему своему».
Итак, прием не помог. И воспользоваться образовавшимся промежутком было невозможно: он не успеет проползти тридцать метров, цепь выйдет на Милова раньше.
Ну что же, это ведь всего лишь машины…
Отчего только приходится каждый раз заново убеждать себя в этом?
Он медленно-медленно поднялся. На этот раз прицелиться — прямо в того, кто приближался к нему, — было куда проще.
Прозвучал второй еле уловимый вздох. Словно одна машина сожалела о другой.
Но на этот раз прочие солдаты отреагировали. Может быть, потому, что этот, падая, негромко, но все же вскрикнул.
Цепь разорвалась.
Милов отползал наискось, по диагонали, закинув сумку на спину, чтобы не производить лишнего шума. Хотя его вряд ли услышали бы. Второй солдат громко стонал. Совсем так, как стонал бы человек.
Милов выругал себя за неточную стрельбу. Хотя, если разобраться, все получилось как раз к лучшему.
Переползая, он нашарил обломок сука. И, отжавшись от земли, метнул его в ту сторону, откуда пришел, — словно гранату.
Сук опустился с громким шорохом. И тотчас двое солдат бросились туда. Ударили очереди. Фонтанчики хвои взлетали в воздух.
Зато дорога теперь была открыта.
4
(168 часов до)
После этого он до Текниса добрался спокойно, без единой накладки, хотя именно эта часть пути теоретически представлялась наиболее опасной, потому что до той поры ему ни одного живого технета видеть не приходилось. Солдат он не считал, потому что воспринимал их лишь как темные силуэты, да и вообще по солдатам трудно судить обо всем населении, у них своя интернациональная специфика.
Действительно, вчерашний день завершился, на удивление, благополучно.
Оставив охранную цепь позади, предоставив им разбираться в том, что и каким образом произошло, отойдя подальше от места событий, он благодаря надежно хранившемуся в памяти знанию географии без труда определил направление на железную дорогу и уже через два с небольшим часа вышел к полустанку, на котором (во всяком случае, прежде) останавливались местные поезда, а других в стране сейчас и не было. Какое-то время Милов колебался: опасно было, не зная нынешних нравов и обычаев, показываться на станции среди ночи и, безусловно, намного спокойнее (хотя далеко не столь комфортабельно) провести остаток ночи в лесу. Однако ранний рассвет заставил его понять, что в лесу его сейчас заметит любой случайный прохожий, а всякий, пытающийся укрыться в чаще, сразу же вызывает куда больше подозрений, чем некто, уверенно и открыто пришедший на станцию и расположившийся на скамейке в зальце ожидания; тем более что он может оказаться и не единственным, а тогда все и вообще будет выглядеть совершенно естественно.