— Да нет, — пожал плечами Милов. — Как будто бы в норме.
— Ну, — сказал Мерцалов, — по последней, что ли? За тех, кто в море… и на холоде. Каждый потянулся к своему бокалу. Вроде бы веселым был треп, да и вся обстановка легкой, но, судя по выражению лиц, все четверо были чем-то всерьез озабочены.
4
(228 часов до)
Такими были последние до нынешнего дня предчувствия: из категории немедленно исполняющий.
Так что можно было надеяться на то, что сегодняшняя тревога если и подтвердится, то лишь в более или менее отдаленном будущем, но никак не сейчас.
Конечно, если бы и произошло что-то, — упал самолет, например, — то пожалела бы о Милове, НАверное, только Ева. Открыто, публично. А другие люди тоже пожалели бы, но никто посторонний об этом так бы и не узнал.
«Черт, — подумал он сердито, — что, больше у и думать не о чем, как о собственной кончине. Хотя — почему бы и не подумать заблаговременно. Ведь когда она придет, думать будет, вероятнее всего, некогда».
Самолет же так и не упал. Аккуратные и умелые немецкие пилоты закончили полет без происшествий.
В Атланте было и в самом деле тепло. Даже жарковато, как подумалось Милову.
Он со старой сумкой, что составляла весь его багаж, без труда прошел контроль. Ступил на террИторию великой страны. Постоял несколько секунд представляя, что все в полном порядке и вот сейчас Ева поспешит ему навстречу, широко раскинув руки улыбаясь и, как всегда, не обращая внимания на то что об этом подумают. Впрочем, она была самостоятельной женщиной, ни от кого не зависевшей. Все-таки медики в Штатах — не самые бедные люди.
Однако Евы не было, да и не могло быть. А навстречу ему не быстро, но и не очень медленно шел, скорее всего, тот самый Хоксуорт, что принял в Еве и в самом Милове столь горячее участие.
5
(226 часов до)
Отличная машина неслась по отличной оживленной дороге уже более получаса, а город все не начинался, и непохоже было, что скоро начнется. Южный сельский пейзаж скользил за открытыми окошками, теплый ветер залетал в машину и вертелся там, ероша волосы. Мелькали ограды, дома, автомобили, рекламные щиты, дорожные знаки, бензоколонки, придорожные кафешки, непривычного облика рощицы, люди… Милов глядел с любопытством: все-таки плохо он знал эту страну. Хоксуорт, сидевший рядом, время от времени закуривал, медленно, спокойно выпуская дым. Похоже, судьба Евы его не очень волновала или же ничего серьезного женщине не грозило. Но тогда она могла бы позвонить и сама…
— И как же это все-таки получилось? — спросил Милов, забыв, наверное, что уже дважды задавал этот вопрос и дважды же получал ответ.
— Подробностей я не знаю, — ответил его спутник точно так же, как и раньше. — Можно будет выяснить в полиции.
— Она была за рулем?
— Кажется, да. Хотя, по-моему, это была не ее машина…
— Нам далеко еще? Мне казалось, что аэропорт не так далеко от города.
— Я не говорил вам, что она в городе. Ее доставили в ближайшую больницу, что представляется мне совершенно естественным.
— Ну да, конечно, — пробормотал Милов И умолк.
Но, кажется, они и на самом деле подъезжали, водитель уменьшил скорость, затем свернул на дорогу поуже и километра через полтора опять свернул проскочив мимо шита с надписью: «Private». Еще мили две — и возник высокий глухой забор с ворота ми без всякой вывески. Было пустынно вокруг. Машина остановилась перед воротами, через секунд створки неохотно разъехались. Автомобиль медлен но двинулся по аллее, что полукругом изгибалась между деревьями. Подрулил к трехэтажному, не очень большому дому — красивому, старой постройки, с колоннадой и портиками, — выдержанному как подумалось Милову, в стиле Юга, насколько он мог судить об американской архитектуре; не очень то, кстати; он и в отечественной разбирался не весьма. Водитель мягко затормозил.
— Это здесь, — сказал Хоксуорт и первым вылез из машины. — Прошу вас.
— Не очень смахивает на больницу, — замети. Милов, оправляя пиджак.
— Частная клиника, — ответил Хоксуорт невозмутимо. — Входите. О вашем приезде знают. Не придется обождать: в эти часы к больным тут не до пускают. Строгие порядки, дисциплинированный персонал. Не совсем так, как у вас в России, а?
Все же странно спокоен был он. Милов, впрочем, тоже.
— Моя сумка, — сказал он только.
— Не беспокойтесь. Она не затеряется.
— Не сомневаюсь, — сказал Милов, следуя за своим спутником.
6
(225 часов до)
«Интересный мужик. Если приглядеться. Так, по первому взгляду, беглому, ничего особенного — прохожий, да и только. И рост, и телосложение, черты лица — все заурядное, на такого посмотришь — и тут же забудешь. И только вот так, посидев с ним за столиком да внимательно посмотрев и послушав, начинаешь понимать, что у человека этого не одно дно, да и не два, наверное, а черт знает сколько — дюжина, быть может… Вот он вроде бы не сказал ничего особенного, идет, как у нас говорят, легкий треп, но чувствуется с его стороны игра, нет, даже не игра — у профессионала она и не должна восприниматься, — но, так сказать, вторая личность, которая еще не выглядывает из-за первой, но за ней уже угадывается. И это не потому, что я такой проницательный, нет, это он намеренно себя показывает, чтобы я заметил, и понял, и подготовился к разговору, конечно, не тут и не сию минуту, но в скором времени и где-то здесь. И вряд ли это будут рассуждения по поводу лекций, какие мне якобы предстоит прочесть. Тут пахнет чем-то более масштабным. Хотя наши ребята на сей раз, кажется, слишком уж зафантазировались. Интересно. Давно мне не приходилось заниматься чем-то подобным. Растренирован. Кстати, хотелось бы знать, какую роль тут играет Ева. Использовали ли ее втемную? Похоже, что да — она как была, так и осталась человеком в общем простодушным, даже наивным вопреки непростой жизни… или благодаря. Так что не нужно, что бы ни последовало за этим интересным дебютом, ни в чем упрекать ее — Ева тут в стороне, за скобками, играть придется мне самому против этого, как и я, уже пожилого, сдержанного, на косой пробор причесанного джентльмена, в котором, когда присмотришься, угадывается спортсмен — теннис или гольф, это само собой, но и боевые искусства, пожалуй, тоже. Странно, что курит. И не только потому, что это сейчас не модно. А принимает наверняка очень умеренно. Да, интересно, интересно — какое продолжение последует…»
Такие мысли приходили в миловскую голову, пока они вдвоем сидели за завтраком в столовой госпиталя, в этот час пустой и тихой. Так назвал это помещение Хоксуорт: столовая. Обслуживал их мужчина в белой куртке, не промолвивший ни слов меню, видимо, было согласовано заранее. Взгляд официанта был фотографический, и когда он на МЕНЯ поднимал глаза, Милову чудилось даже, что он слышит стрекот затвора — фото, не винтовочного. Xoксуорт ел с аппетитом, не отвлекаясь на разговоры как бы показывая, что в общении не очень заинтересован, но ощущалось — приглядывался испод волья. И лишь когда ухе встали из-за стола, сказал, как чем-то само собою разумеющемся, словно пpoдoлжая давнюю тему:
— Мисс Блумфилд жива и здорова и не попадала ни в какую катастрофу. Здесь, разумеется, не больница, это вы давно поняли, мистер Милф. Могу добавить еще, что Ева не имеет представления о ТОМ что вы в эту минуту находитесь здесь. Она полагает что вы по-прежнему в Москве, и мы надеемся, что она еще некоторое время будет в этом уверена.
Милов ощетинился; это у него всегда получалалось неплохо.
— То есть вы хотите сказать, что это какой-то розыгрыш? Могу расценить вашу выходку просто как грубую и глупую. Как вы могли себе позволить. Приняли меня за мальчика? Резвитесь на досуге. Требую, чтобы меня немедленно доставили в аэропорт. Где у вас телефон? Я немедленно позвоню российское посольство…
— Обождите, мистер Милф. Я уверен, что в самом деле вы вовсе не считаете меня способным на шутки такого рода, не только глупые, но и достаточно дорогие. Мы — я и другие люди, встречаться с которыми вам вряд ли нужно, — пригласили вас сюда наших общих интересах. Мы намерены сделать Вам предложение, которое, как мы надеемся, покажется вам привлекательным со многих точек зрения.