- Жри, стервец! - сказал Циба и, просунув котелок в дверную щель, вывалил еду.
Дверь он захлопнул, но не уходил, наблюдая. Овчар не открывал глаз, лежал, вытянув передние лапы и положив на них крупную голову с надломленными ушами.
- Может, ты сдох? - сказал Циба и, взяв длинную палку, ширнул ею овчара.
Раздалось низкое рычание, Шестипалый полуоткрыл глаза. Ненависть блеснула в них.
- Ну и черт с тобой, лежи подыхай! - Циба бросил палку, походил бесцельно вокруг дома, позевал и вдруг, что-то такое решив, зашагал в лес к тому месту, где пахло железом и порохом. За своей винтовкой.
Монашка подняла голову. Все так же ползком, касаясь брюхом земли, неслышно подлезла к сараю и тихо проскулила. Самур выставил уши и открыл глаза. Она снова подала голос, и Шестипалый, с трудом приподняв отяжелевшее тело, подошел к ней, ткнулся в щель сухим носом и вдруг завертелся, заходил, отыскивая лазейку, чтобы выбраться. Как он захотел на волю! Как ожил, задвигался! Но все было тщетно. Дубовые доски прочны, дверь на засове. Самур жалобно, не открывая пасти, заскулил, он просился на поляну, к волчице. Все, что было по ту сторону ненавистных стен, сейчас казалось ему великолепным, а его плен ужасным, как было ужасно и страшно все, предшествующее плену: бегство от Монашки, веревка на шее, путь до пасеки, его попытка свести счеты с Цибой, пленение и уход близких, которые безжалостно оставили его взаперти один на один с ненавистным человеком.
Самур заметался, жизнь снова воспрянула в его угасающем теле. Он должен вырваться из тюрьмы! Пусть нет с ним близких людей, но существует же свобода, есть преданная волчица, есть лес, и горы, и счастье жизни, в которой уже не останется места для условностей. В нем проснулся дикий зверь, взяла верх та частица волчьей крови, которая, никогда не утихая, взбунтовалась сейчас и набатно требовала самостоятельности и воли.
Лапами, тяжестью тела исследовал он четыре стены, дверь, прыгал на колоды, пытаясь узнать, прочна ли крыша над ним. И все время скулил, то жалостно, то гневно, а Монашка бегала вокруг его тюрьмы в поисках лазейки и тоже царапала доски когтями и грызла зубами. Осторожность заставляла волчицу все время оглядываться на лес, откуда в любую минуту мог появиться человек с ружьем.
Изловчившись, она запрыгнула на крышу и зубами, когтями стала рвать дранку. Напрасно! Под темной и податливой дранкой оказались доски, разгрызть которые она не могла.
Спрыгнув, волчица еще раз обежала сарайчик и быстро-быстро стала рыть влажную глинистую землю. Единственная возможность сделать лазейку!
Самур взвизгнул от радости. Он понял замысел и тоже, обнюхав землю по свою сторону стены, принялся рвать ее когтями. Пыль поднялась в сарае, он фыркал, чихал, но продолжал царапать сухую, спрессованную землю, помогая Монашке. У нее дело определенно двигалось лучше. Летела назад земля, лаз становился все глубже. Когда-то в голодный месяц Большого Снега волчица таким образом ограбила не один курятник в лесном поселке, у нее был опыт. Вот она уже вся спряталась в яму, теперь пошла сухая земля, стало труднее рыть, она тоже запылилась, шуба ее посветлела и вдруг - о радость избавления! - тонкая корка рухнула, и лапы Монашки скользнули по лапам Самура.
Еще сотня быстрых, судорожных движений, проход стал чуточку шире, и вот уже морда волчицы в сарае. Вся вытянувшись, она просунула передние лапы, грудь, а дальше легко, по-змеиному вползла к Самуру, толкнула его грудью, боком, закружилась от радости, схватила мимоходом кусок мяса, и он тоже, забыв про все на свете, схватил другой кусок, и они за минуту, стараясь друг перед другом, вылизали все, что было в кормушке съестного, и опять закружились, забыв о плене и опасности, а вокруг них все еще висела ужасающая пыль, и для обретения свободы требовалось немало труда: ведь Самур был вдвое крупнее волчицы, а проход едва-едва пропускал только ее.
Монашка потянула носом и припала к щели: от леса шел человек.
Выскочить не удастся - это означало бы кинуться прямо на человека, что для волка очень трудно. Подкоп находился со стороны поляны. В руках Циба держал винтовку, на лице его застыла решимость. Он направлялся к сараю, замысел его не оставлял никаких сомнений.
Монашка прыгнула в дальний угол на колоды и, поджав ноги, нацелилась сверху на дверь. Самур попятился в угол, шерсть у него поднялась, он тихо, но грозно зарычал. Сила ненависти его удвоилась. Он защищал не только себя. Пыль делала их невидимками, шубы собаки и волчицы неузнаваемо посерели.
- Ну ты, зверюга! - тоном, не предвещающим добра, произнес Циба и заглянул в щель: из серого тумана он услышал глухое рычание.
- Что за черт! Значит, завозился, гаденыш, ожил! Ну, покажись, кобель... - Левой рукой он чуть приоткрыл дверь, а правой - выдвинул винтовку так, чтобы можно было выстрелить. Видно, задумал скверное: или заставить Самура уважать себя, или пристрелить, если тот нападет.
Самонадеянность и подвела пасечника. Уходя, он видел овчара полумертвым, голодным и слабым. И когда пришел, не ожидал увидеть его другим. Поэтому не очень остерегался, тем более что в руках была винтовка.
И тогда произошло невероятное.
Волчица считала, что терять ей нечего. С решимостью отчаяния, она бросилась сверху на чуть приоткрытую дверь, охваченная одним желанием цапнуть широко раскрытой пастью голую и круглую голову человека, который несет им смерть. Удар ее гибкого, подвижного тела отбросил пасечника в сторону. Защищаясь, он инстинктивно выбросил вперед руку с винтовкой, и жадная пасть успела рвануть мягкую руку так, как это умеют делать только волки: от клацнувших зубов остается не прокус, а рваная рана, которая потом очень трудно зарастает. Страшный крик огласил поляну. Боль, а главное испуг буквально сразил Цибу. Не Самур напал на него - это-то он успел заметить! - а волк. Мгновенно сразившая его мысль о чем-то сверхъестественном была так страшна, что он в два прыжка очутился за дверью дома и только там догадался зажать рану, чтобы унять обильно брызнувшую кровь. Бледный, как луна в зените, глянул он в оконце и увидел картину совершенно нереальную: два - именно два! - серых волка, один побольше, другой поменьше, быстро перебежали через травяную поляну и скрылись в лесу.