На утренней заре Егор Иванович стал свидетелем картины, забавной и поучительной одновременно.
К большому дереву черешни медведица привела малыша. Медвежонок бегал около матери, как вьюнок, он не знал отдыха, кувыркался, ломал ветки кустарника, рыл под пнями землю, гонялся за стрекозами, а мать тем временем спокойно обходила поляну, со всех сторон рассматривая крону интересующего её дерева. Черешня стояла нарядная, как девушка, обвешанная бусами. Чёрные и алые ягоды, умытые росой, заманчиво блестели.
Медведица пыталась достать сладкую приманку. Но ветки росли высоко, она не сумела дотянуться до них. Залезть на дерево большого труда не стоило, но она, видно, боялась оставить малыша без присмотра. Мать что-то тихо прорычала, медвежонок послушно подкатился, и она толкнула его носом к стволу. Малыш не понял. Она лапой прижала его к дереву, и он заверещал. Раздался лёгкий шлёпок, медвежонок уцепился за гладкую кору и повис, надеясь избежать нового хлопка, а ей только того и хотелось: подталкивая малыша под зад, она заставила его лезть выше и выше, а затем полезла сама.
Егор Иванович смотрел и горько сожалел, что нет с ним рядом Ростислава Андреевича. Какая сцена!
Семейка осмотрелась на ветках; озорной малыш с любопытством разглядывал лесной мир с высоты, а мать не стала терять времени. Она подтянула к себе ближние ветки, и ягоды стали исчезать в её пасти с удивительной быстротой. Немного погодя и малыш стал повторять материнские движения. Он был легче и сумел забраться выше. Как воришка в чужом саду, обхватив одной лапой ствол, он подтягивал коготками тяжёлые от ягод веточки и чмокал губами. Падали на землю ягоды, сыпался зелёный лист.
Наевшись, медведица стала слезать осторожно, задом. Она благополучно опустилась на землю, где лежали поломанные ветки с уцелевшими ягодами, но не тронула их, а, задрав морду, ревниво следила за сыном, которому так понравилось наверху, что он и не подумал спуститься. Раздался нетерпеливый рык — это, наверное, было последнее, самое серьёзное предупреждение, за которым последовала бы взбучка. Медвежонок начал неловко слезать, но не по стволу, а по боковой ветке. Он добрался до конца, ветка согнулась, однако до земли оставалось ещё метра два, медвежонок хотел было повернуть обратно, не удержался и повис на передних лапах, отчаянно вереща и перебирая в воздухе короткими ножками. Медведица мгновенно оказалась под ним, встала на дыбы и довольно бесцеремонно сбросила его на землю, да ещё дала вдогонку увесистый шлёпок. А ему хоть бы что! Перелетел через голову, поднялся, увидел наломанные ветки и все забыл, проворно обгрызая вкусную ягоду.
Они ушли, оставив после себя обобранную черешню. Егор Иванович легонько улыбался в усы. Кто и где может увидеть такую редкостную картину?..
Жаркий полдень застал Молчанова на склоне густого каштанового леса. Когда он достиг заметной тропы вниз, то остановился и, немного подумав, тронулся по ней к реке.
Это была оленья тропа, хорошо набитая, свежая. Она вела с солонцов на вершине горы к водопою. Тропа очень привлекательная для любителей поживиться добычей.
Чутьё не подвело его и на этот раз.
Когда впереди дрогнули кусты, он остановился как вкопанный, карабин скользнул на ремне. Снова задрожал и забился куст орешника, только тогда Молчанов понял, что это значит. Он снял с шеи ремень карабина и обнажил свой тяжёлый нож.
Так и есть!
Между двух деревьев бился олень. Несчастное животное стояло на истоптанной, взбитой земле только задними копытами. Передние ноги его висели в воздухе и непрерывно, как в судороге, били по пустоте, по кустам, тщетно стараясь отыскать опору. Высоко вздёрнутая голова оленя, тонкая, до предела вытянутая шея, вытаращенные в ужасе глаза, розовая пена на широко открытых губах — все говорило о том, что животное доживает последний час жизни. А ему так не хотелось умирать! Олень перебирал и перебирал ногами, но что-то сильное и неведомое держало его на подвесе, давило горло, и, лишь вытянувшись из последних сил, он мог хоть немного ослабить это страшное удушье.
Он висел в петле.
Тонкий трос, хитро поставленный между двух деревьев на самой тропе, вторым концом был зачален к согнутому молодому грабу. Стоило только рвануть петлю, как деревца освобождалось от зацепки, его вершина взлетала вверх и тянула за собой трос с петлёй на конце. Животное, попавшее в петлю шеей, ногой, туловищем, оказывалось подвешенным.
Сколько раз Егор Иванович находил в лесах скелеты пойманных таким образом и забытых животных! Более изуверский и более мучительный способ лова трудно придумать!
Несколькими ударами тяжёлого ножа лесник свалил граб, деревцо рухнуло на землю. Упал и обессиленный олень. Трос удавкой тянулся к его горлу. Осторожно, чтобы не попасть под нечаянный удар копыта, Молчанов подошёл и прижал голову оленя к земле. Олень сделал слабую попытку приподняться, у него не оставалось сил, чтобы противиться человеку. Животному ведь нельзя доказать, что есть люди злые и есть добрые. Когда один из злых впервые убил на виду целого стада оленя, люди, с точки зрения уцелевших и всех последующих оленьих поколений, были целиком зачислены в разряд коварных и жестоких врагов. И пребывают в этом нелестном звании по сю пору.
Егор Иванович ослабил петлю. Она ссадила кожу, шея животного кровоточила. Снять тросик оказалось уже нетрудным делом. Олень только слабо перебирал ногами и тяжело мычал.
— Не спеши, милок, дай я полечу тебя, — сказал лесник и, достав из карманчика рюкзака пузырёк, полил тёмной жидкостью рану на шее. — Ну, а теперь беги.
Он отпустил рога, шлёпнул ладонью по крупу. Олень вскочил было, но зашатался и со стоном упал. Глаза его закрылись.
— Ослабел ты, милок. Полежи, отдышись.
Егор Иванович отошёл в сторонку и стал внимательно рассматривать землю около предательской петли. Он даже вскрикнул от удивления.
На сером суглинке за только что срубленным грабом отчётливо виднелись следы очень знакомых сапог: крупная ёлочка и поперечные полосы каблука.
Лесник подозрительно огляделся. Неужели опять старые знакомые? Или все браконьеры Кавказа — черт бы их побрал! — обуты в одинаковые сапоги?
Олень собрался с силами, поднялся и, косо оглядываясь на своего спасителя, с трудом пошёл в сторону. Но не прошло и трех минут, как послышался треск валежника, и он стремглав пробежал вниз, к реке. Какая опасность придала ему силу?
Егор Иванович лёг за мшистый камень и затаился. Он умел ждать. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, в лесу ничто не нарушило тишины, и Молчанов подумал, что олень испугался какого-нибудь пустяка. Ожегшись на молоке — дуешь на воду…
И все-таки ждать придётся. Раз петлю настроили — явятся проверять.
Что за изощрённые злодеи! Вероятно, они отказались от выстрелов. На звук винтовки кто-нибудь да прибежит. Тогда решили прибегнуть к петлям и, может быть, к капканам. Лес становился опасным. Это как мины. Ведь в стальной капкан может угодить не только животное, но и человек, петля не разбирает, кого вздёрнет к небу. И не каждый раз к несчастному придут на выручку. Одно успокаивает: здесь мало кто ходит. Разве какой-нибудь шальной искатель приключений из числа летних сочинских гостей вздумает пройти напрямик к перевалам. Горе ему, если на пути неожиданно окажется браконьерская ловушка!
Лесник отошёл от тропы шагов на семьдесят, выбрал место под скалой, обросшей самшитом, но так, чтобы видеть тропу как можно дальше, и, не разведя костра, улёгся на кучу свежих веток.
Сутки, а может быть, и больше придётся провести здесь.
Самур, напугавший оленя, тоже залёг недалеко от хозяина. Он все время чувствовал его запах. Он ждал, что сейчас запахнет дымом костра и варёным мясом, но эти волнующие запахи бивуака почему-то не появились, хотя папиросный дымок ощущался довольно хорошо.