Александра пугали тем, что советский посол в гневе на него, что им недовольны и в МИДе СССР, что ему не простят случившегося ни резидент, ни Центр, где его только и ждут, чтобы наказать и расправиться с ним. В Москве его обязательно осудят на долгие годы тюрьмы за провал, а затем сошлют в Сибирь. Жена не будет дожидаться его возвращения, семья распадется.
Разработчики этой акции стремились во что бы то ни стало оказать на Мачехина мощное стрессовое воздействие, запугать, обескуражить, вызвать чувство глубокого страха, растерянности и безысходности, вынудить хоть на мгновение потерять трезвый рассудок и проявить малодушие.
От Мачехина требовали ответов на вопросы из его прожитой жизни, какие учебные заведения окончил, какие специальные задачи ему поставлены, какую агентурную работу проводил в Японии. Задавали много и других не менее важных вопросов. Мачехин держался.
Примечательно, что арест был совершен спецслужбами, хотя в Японии в то время не было закона о предотвращении шпионажа против другой страны, а также не было никаких улик, которые можно было бы предъявить Мачехину в добывании им японских секретов. Арестовали его на основании некоего закона о защите американских военных секретов, разработанного в соответствии с японоамериканским оборонительным договором. Хотя такой закон является нарушением норм международного права, японцев это не остановило. И они, издеваясь над Мачехиным, угрожали судить его за выведывание не своих, а американских секретов.
Разведчику, конечно, намекали, что если он во всем сознается, расскажет, как работал против американцев, то ему будут созданы самые хорошие человеческие условия жизни. Его тихо, без огласки, выпустят из тюрьмы, и он вернется к своей работе.
Мачехин понимал, что идет прямая, наглая вербовка, и это придавало ему силы к сопротивлению. На допросах повторял, что он журналист, собственный корреспондент Агентства печати «Новости». И не более. Неоднократно заявлял решительный протест против ареста и содержания в тюрьме, требовал немедленного освобождения, требовал связать его по телефону с посольством СССР и своим офисом, требовал встречи с представителями этих учреждений. То есть он сам переходил в наступление против своих тюремщиков и истязателей, заявляя, что, будучи журналистом, хорошо и красочно опишет эту гнусную провокацию. Ни на какие другие вопросы не отвечал, ничего не признавал, никаких материалов не подписывал.
Александр был помещен в одиночную камеру. Это была маленькая клетка из арматурных прутьев, просматриваемая со всех сторон, как в настоящем зверинце. Узник находился под круглосуточным наблюдением надзирателей при ярком, постоянно включенном свете. Даже оправление естественных надобностей в этой клетке происходило под бдительным оком тюремщиков, что было чудовищным глумлением над человеческим достоинством. Прогулки на свежем воздухе не разрешались. Не было газет, других источников информации. Александру не разрешали встреч с женой, с советским врачом, с прессой. Все данные наблюдения, описания поведения заключенного передавали специалистам по осуществлению шантажа. Даже во время кратких, разрешенных японским министерством иностранных дел бесед Мачехина с советскими представителями надзиратели то и дело вмешивались в разговор, стремясь занять отпущенное время, часто перебивали, предупреждали, что нельзя говорить по существу дела, что могут прервать встречу. Но и в эти немногие минуты Александр успевал сообщить все, что делают с ним в японском застенке, чего домогаются, на чем настаивают. Эти сведения давали возможность посольству выступать с требованиями в защиту Мачехина.
Спецслужбы двух стран — США и Японии, вероятно, с самого начала не сомневались в успехе своего тайного замысла. К операции были привлечены опытные разведчики и контрразведчики, психологи, специалисты по шантажу, провокациям и запугиванию, вербовке именно советских людей. Уж очень хотелось им сломать волю этого упорного человека, каким оказался Мачехин.
С Александром Егоровичем Мачехиным я познакомился в офисе АПН, возглавляемого Фрадкиным. Мне понравился этот волевой, сдержанный человек. Но мы не могли открыто проявлять свои симпатии друг к другу, так как занимались одним делом — разведкой и не должны были привлекать постороннего внимания своим общением. Я не знал, чем конкретно занимается Александр, каков круг его интересов и задач. Это естественно, так как мы работали, как говорится, на разные «конторы». Контакт между ними поддерживался только на уровне резидентов. А когда Саша попал в беду и в местной прессе появились сообщения об аресте советского военного разведчика, мне стало ясно, что он интересовался теми же проблемами, чем был занят и я, — активно работал против американцев в Японии.