— Он схватил меня за волосы, Сакс, и обозвал сукой, прямо при всех, лживой еврейской сучкой, тут же во дворе, и все слышали. — В трубке эхом отразился ее голос, дрожь негодования, лезвие злости, заостряющееся в обиду.
— Если он думает, что ему это сойдет, то он просто не в своем уме… Да я его засужу. Вот увидишь. Подам иск… Сакс! — блеяла она. — О Сакс, ты бы знал!..
На том конце провода молчание. Саксби растерялся. От неожиданности он всегда теряется.
— Не понял, кто, кто схватил тебя за волосы? — И тут его осенило: — Это что, тот японский малый? При побеге?
— При чем тут японский малый. Я про Турко говорю. Маленькое фашистское дрянцо, что таскается с Детлефом. Он вчера вечером взбесился и, представляешь, — у нее пресекся голос, — набросился на меня. И еще на Ирвина и на Сэнди. Ты бы видел синяки у Сэнди на груди! При тебе бы он меня не тронул, не посмел бы, а тут…
Она чувствовала, что сейчас расплачется.
— Рут, постой. Послушай меня.
Бесполезно. Саксби даже слушать не хочет. У него новости поважнее, чем то, что какой-то накачанный выродок избил его подругу: он нашел чудо-рыбу — вот это известие! Оно потрясет весь мир взрослых младенцев, готовых тратить жизнь на наблюдения за спариванием рыбок в аквариуме. Рут разозлилась.
— Нет, ты сам меня послушай. Эта сволочь на меня напала…
— Рут, тот японский малый здесь. Хиро. Хиро Танака. Он здесь.
Что он говорит? Рут подняла голову и заметила, как Оуэн метнулся за поворот коридора. Вся злость у нее моментально прошла.
— То есть как? Где?
— Здесь. В Окефеноки. Открываю багажник, а он там, свернулся как змея. В багажнике, представляешь?
Было еще совсем рано, у нее болела голова; она не сразу усвоила поступившую информацию. Саксби уехал, ищет свою рыбку-малютку на другом конце штата. Хиро удрал. Небо вверху, земля под ногами. Сила тяжести действует, есть еще магнитное притяжение, слабые воздействия. Прекрасно. Но Хиро у Саксби в багажнике? Хиро в Окефенокских болотах? Это чересчур. Просто шутка такая, острота, Саксби над ней смеется. Прямо сейчас, в эту самую минуту Эберкорн с шерифом и целая свора тявкающих собак и местные жители с ружьями прочесывают все колючие заросли и канализационные ямы на острове, а Хиро — беглец, беглый узник, большой мягкотелый ребенок с жалобными глазами и толстым животиком — находится за сто миль отсюда. В болотах. В знаменитых, не имеющих себе равных Окефенокских болотах. Бедный Хиро. Бедный Детлеф. Бедный Сакс. Да нет, не может этого быть, так в жизни не бывает.
— Это точно?
— Еще бы не точно!
— Ты его не… — Рут хотела спросить, не обидел ли его Саксби, не проявил ли свою вторую, грубую и жестокую, натуру; но раздумала и недоговорила. — Я спрашиваю, он объяснил что-нибудь или опять скрылся? Ты предложил ему помощь?
Саксби ответил взволнованно, одышливыми, короткими фразами:
— Там были Рой и я. А он в багажнике. Я не успел сообразить, а он уже сбежал.
— Сбежал?
После этого она выслушала его рассказ целиком. Саксби изложил ей подробно, как вчера загрузил машину, но не помнил точно, запер ли багажник, не до того — открывались такие перспективы, — а когда вырулили на узкую песчаную косу, с трех сторон вода, и Рой стал спускать лодку, а тут Хиро как выскочит из багажника, глаза безумные, и плюх в лодочную заводь. («Этот парень, когда ни попадается мне на глаза, всякий раз шлепается в какую-нибудь лужу».) Он побежал по воде к противоположному берегу, где начинаются топи.
— Он фанатик, — заключил Саксби. — Псих ненормальный. Если ему на Тьюпело не нравилось, теперь узнает, почем фунт лиха.
И тут Рут вдруг расхохоталась. Не смогла удержаться. Мимо, по пути на завтрак в «комнате молчания», прошла Лора Гробиан и сделала большие глаза — Рут заливалась смехом, давилась чуть не в истерике, слабея и едва удерживая трубку возле уха. Она представила себе эту картину: Саксби стоит растерянный, расставив крепкие ноги, свесив беспомощные ладони; Хиро, кривозубый и круглолицый, как большая луна, опять спасая жизнь, шлепает по воде, взбивая ряску, уходит все дальше и дальше в болота — из одного болота в другое. Нет, это уж слишком! Что-то из «Сердца тьмы» или из комических фильмов «Кистоунские полисмены». Да, вот именно: «Кистоунские полисмены в сердце тьмы». Такая умора, ну просто нет сил! План сработал, Хиро добился, чего хотел: вырвался с острова Тьюпело, воспользовавшись багажником машины, принадлежащей матери Сакса! Нет, немыслимо! Ну просто умереть со смеху!
— Ничего смешного, Рут, совершенно ничего смешного. — Саксби взбешен, голос сдавленный, с сипотцой. — Слушай, Рой уже вызвал полицию. Я звоню, чтобы предупредить тебя. После вчерашнего… Я хочу сказать, малый оказался у меня в багажнике — и думаешь, они поверят, что это не с моего ведома? И не с твоего?
Об этом она не подумала. Но все равно ситуация очень смешная.
— Ты же ни в чем не виноват, Сакс. Невиновного не повесят.
Она понимала, что раскается в этих словах, но ничего не могла с собой поделать: настроение у нее исправилось. Голова приятно закружилась. Весело!
— Черт возьми, Рут! Дело твое. Это ведь ты… — Он не договорил, смолк, иссяк. На линии пошли какие-то щелчки, треск. Солнце за окнами выглянуло из тумана, раскопав неглубокую могилу. — Сакс?
— Скажи мне правду, — потребовал он, — и никакой больше лапши на уши, ладно? Ты помогла ему сбежать или нет?;
Позднее, заснуть после этого телефонного разговора она уже не смогла, понимала, что теперь они снова за нее возьмутся: шериф, Детлеф и тот недомерок, мразь, ему-то она никогда больше слова не скажет, никогда! — позже она пошла пройтись до студии, взглянуть, что они там натворили. По пасмурной погоде немного посвежело, в мелком дождичке ощущалось первое придыхание осени, и от этого она почувствовала себя бодрее, однако, пока прошла второй поворот, вымокла вся до нитки. Еще до того, как показалась студия, стали заметны кое-какие следы вторжения: отпечатки сапог на мокрой земле, проломанный кустарник, а дальше, прямо на тропе — горстка стреляных гильз, красный пластик и блестящая медь. Рут нагнулась, подобрала парочку гильз, подержала в руке и с отвращением выбросила. Сделав последний поворот, она вышла к коттеджу.
На расстоянии все выглядело так же, как и позавчера вечером. Те же сонные дубы, свесившие над крышей лишайные бороды, и пальметто, и ягодные кусты; то же крыльцо, и дверь, и бесхитростно глядящие окна. В воздухе вьется мошкара, летают взад-вперед птицы, садясь на высокие ветки, — все вроде бы как было. Но подойдя ближе, Рут увидела осколки стекла на затоптанных ступеньках и дыры в сетке на окнах, и простреленную дверь. Вся земля вокруг домика усеяна гильзами от патронов, и щепками, и лучиками стеклянных осколков. А крыльцо! Оно было так изрешечено пулями, словно его долбили все дятлы Джорджии, и в одной из стоек выбит кус древесины размером с кулак. До Рут вдруг дошло, что все это означает, — не отвлеченно и не в телефонном разговоре, когда разбирает смех и кажется, что мир остался где-то за горизонтом, а вот прямо здесь, в действительности, в парной духоте и гнилом зловонии. Его хотели убить. Расисты, местное хулиганье, Турко, Эберкорн — толпа, чернь. Рут похолодела. Это уже не шутки. Самое ее близкое знакомство с огнестрельным оружием было из первого ряда кинотеатра — на Уилширском бульваре не устанавливают автоматы в окнах автомашин, не ковыряют ими в зубах, не стреляют ими уток, или кабанов, или кого они убивают в здешней глуши. А если оружие, настоящее, реальное огнестрельное оружие направлено прямо на тебя? Разве можно представить себе, что пережил Хиро?
Внутри было и того хуже. Тут Рут подбирала уже не стреляные гильзы, а пули. Доски, которыми обшиты стены, были все в щербинах, спинка диванчика под окошком пробита навылет, одно из насекомоядных растений, которые росли у нее в горшках, срезано чуть не под корень. Пол усыпан битым стеклом вперемешку со сплюснутыми кусочками свинца, в углу, перевернутое кверху ногами, валяется плетеное кресло-качалка. Кажется, единственный непострадавший предмет — это ее машинка. Стоит себе как стояла, и старый лист завернулся вокруг валика.