Выбрать главу

Но Рут не собиралась подыгрывать ему. И тем более у нее не было намерения говорить про Джейн Шайи, обсуждать ее надуманные рассказы и ее безмозглое эстрадное кривлянье. Рут сохранит полнейшее спокойствие. Олимпийское. Она выше всего этого. — Уволь меня, Ирвинг, — проговорила она, глядя ему прямо в глаза. — Это не чтение, а предменструальная истерика. И, повернувшись на каблуке, оставила его с его лапами и волосатой грудью рядом с Брай.

За утешением она пошла к Сэнди, но и Сэнди оказался не лучше Брай. Он сидел на другом конце комнаты рядом с Бобом и барабанил пальцами под музыку, весь во власти впечатления от номера Джейн. Рут попыталась направить его в другую сторону, увести от идолопоклонства и посеять в его сердце семена критицизма. Но все бесполезно. Он блаженно потягивал пиво из банки и не отрывал глаз от небольшой группы вокруг Джейн — там толпились Сизерс и Тейтельбом, Септима, Лора Гробиан, Клара и Патси и еще с полдюжины других, ну прямо ученики, окружившие самого Мессию. Саму Мессию.

Зато в углу она нашла Регину, та сидела одиноко и хмуро смотрела в бокал. Уж она-то не постесняется назвать дерьмо дерьмом, она понимает: Джейн Шайи — самозванка. Регина навела вокруг глаз черные тени и выкрасила волосы в цвет межпланетной ночи; и стала похожа на женщину Востока, с которой сорвали чадру. — Ну, так как? — спросила Рут, присаживаясь к ней бочком, — будем хоронить ее рядом с Вордсвортом? Или все-таки ей Ф. Т. Барнум (американский импресарио и владелец цирка) более подходящая компания?

Рут безрадостно усмехнулась.

— Джейн? — уточнила Регина и раздавила окурок в кадке с пальмой у себя за спиной. Потом распрямила спину, пожала плечами и отвернулась. — Даже и не знаю. Она бывает совершенно несносной, корчит из себя примадонну и вообще, но сегодня мне показалось, что она хотя бы добилась драматического эффекта…

— Драматического эффекта? — Рут была в недоумении.

— Если читать эту ее белиберду, я на пятом слове уже засыпаю. А ей все же вроде как удалось завладеть моим вниманием.

Тут уж Рут не смогла сдержаться, собственный голос вышел из повиновения.

— Да, удалось, но каким способом? Подделкой. Жульничеством. Высосанной из пальца ахинеей, которая скрывает тот простой факт, что скрывать-то и нечего!

Регина попробовала улыбнуться, но улыбка у нее не получилась и сползла с лица. Регина достала из кармана кожаного пиджака новую сигарету.

— Да, черт возьми! — Рут лезла на рожон, пуская петуха, нельзя так, она знала, но была уже не в состоянии остановиться. — Неужели не очевидно, что Джейн, — она из последних сил постаралась хоть немного понизить голос, не довести до беды, — что Джейн Шайи — пустое место, дутая величина, ноль без палочки?

Тут только она заметила, что Регина смотрит мимо, ей за спину. И пытается что-то выразить, кривя рот и подмигивая подведенными глазами. Рут обернулась с усилием, будто погруженная в глину, в деготь, в тягучую смолу.

Сзади нее стояла Септима, и на лице у нее отражалась игра разнообразных чувств. А к Септиме подходила царственная Джейн Шайн, чуть заметно, изысканно поводя плечами, бедрами, переставляя ноги под музыку блюза, а лицо под высокой шапкой волос — каменное, ледяное. Между этими двумя женщинами выстроилось разомкнутое кольцо соглашателей и подхалимов, как на торжественной встрече. И все глаза устремлены на Рут.

Подойдя ближе, Джейн вытянулась, подобралась. — Вот именно, — произнесла она стальным, как шампур, голосом. — Мы тут все, уверяю тебя, затаив дыхание, ждем, когда же почитаешь нам ты, Ла Дершовиц, — она выплюнула уважительное прозвище, как будто оно жгло ей язык, и замолчала на секунду, набираясь сил для нового выпада. — То есть если, конечно, у тебя есть хоть что-то людям прочитать. Найдется, я думаю? Над чем-то же ты тут все это время работала?

Рут растерялась. В голове у нее, заглушая все, звучала музыка Марвина Гея, и каждый взгляд в комнате был устремлен на нее. Первым порывом было нанести ответный удар, хряснуть кулаком по этим неземным очам, сорвать с шеи кружевной воротничок, испортить прическу, обозвать расчетливой, бесстыжей литературной проституткой — а кто же она еще? — но она промедлила, и момент оказался упущен. У нее дергалось лицо, мысли неслись на повышенной скорости. А вокруг все, как один человек, ждали,

— Рути, — Септима взяла ее за руку по-дружески, по-светски, как будто вообще ничего особенного не случилось, словно эта холодная бездарная сука не оскорбила ее, не плюнула ей в лицо, не разнесла в щепы улей, а ее, царицу, не поразила смертоносным жалом! — Рути, дорогая, мы действительно все, Орландо, и Миньонетта, и Лора, и я как раз говорили, с каким удовольствием мы теперь послушали бы вас, вы же понимаете, это здесь подразумевается, мы даем художникам бесплатный стол и кров, но рассчитываем, так сказать, на духовное вознаграждение… — Она, мечтательно улыбаясь, возвела глаза к потолку, словно различая сквозь него прекрасные дали былого. — Чего только не довелось нам слышать в этих стенах…

Вот оно. Вызов, пощечина, брошенная под ноги перчатка. Рут хотела отсидеться в тени, в углу, чтобы все сами увидели, что эта Джейн Шайн собой представляет; Рут хотела осилить ее исподволь, тонким маневром. Но ничего не вышло. У Рут бешено колотилось сердце, взгляд, наверное, был безумный, но слова своей роли она знала, знала твердо.

— Септима, — произнесла она ровным, спокойным голосом, глядя в мутные старческие серые глаза, словно вокруг никого нет, словно Джейн Шайн не стоит рядом, словно никакой Джейн Шайн вообще не существует, а просто у Рут происходит задушевный разговор тет-а-тет со старой дамой, вполне возможно, что ее будущей свекровью, — с огромным удовольствием!

Старейшина «Танатопсиса» до предела растянула древние губы в любезной улыбке.

— Тогда завтра же вечером? — нежно предложила она, и что-то ожило и блеснуло в мутной глубине полумертвых глаз. Рут кивнула.

— В то же время, что и сегодня?

Как там поет Марвин Гей? «Нет таких высоких гор, нет таких глубоких рек…» Рут набрала в грудь побольше воздуха.

— Конечно, — сказала она. — Что за вопрос!

Утром она кляла себя на чем свет стоит. Надо же было оказаться такой дурой! Надо было так бездарно вляпаться! Джейн Шайи, видите ли. Рут ото всей души желала ей преждевременной смерти, обвислых грудей и парадонтоза, желала, чтобы она лопнула, как раздувшаяся лягушка из басни Эзопа.

Но от желаний проку мало. В большом доме еще никто не проснулся и никто даже сквозь сон не успел ощутить ни малейшего намека на приход утра, и предстоящий завтрак, и рабочий день, и медлительное шествие солнца по небосводу, а Рут была уже у себя в студии, в трудах. Работалось ей так легко и сосредоточенно, что она бы и сама диву далась, будь у нее время задуматься, колотила по клавишам машинки, размахивала, как саблей, пузырьком с забеливателем, и свежие, чисто, без единой помарки отпечатанные листы ложились перед ней в стопку один на другой. К десяти у нее уже были готовы переработанные отрывки из «Двух пальцев», и из «Прибоя и слез» — вовсе даже неплохо получилось, ей-богу — и плюс еще тот рассказ, что вернули из «Атлантика», ее вдруг осенило дать ему новое название: «Севастополь», с намеком на гибельную войну, которую ведут между собой герои, две пары. Она решила, что прочитает по куску из каждого, чтобы действительно получилось — над чем она теперь работает, а не то, что уже набрано, вылизано и одобрено, и, наконец, оставит главку из «Прибоя и слез», где изображен муж обреченной героини, списанный прямо с Хиро. А они все будут сидеть — Ирвинг, Лора, Септима, Сизерс и Тейтельбом — и увидят, как она, Рут, победила шерифа, и Эберкорна, и того маленького и наглого паршивца, который тогда во дворе, прямо у всех на глазах, дал им отведать подлинной жизненной драмы. И тут еще, конечно, сексуальное любопытство: что она знает о любви по-японски? спала она с ним? помогла ли ему бежать? А у нее только мелькнет на губах загадочная усмешка Ла Дершовиц, Ла Дершовиц, царственной и недоступной. И думайте что хотите. Да, она им покажет, что значит авторское чтение.

Наступил час обеда, но Рут не прерывала работу. Не помешал ей и Паркер Патнем — или как его, Патнем Паркер? — который стучал, колотил, дребезжал, изо всех своих умеренных сил изображая плотника за работой. Он появился у нее на пороге часов в одиннадцать, сгорбленный, корявый, с исполинским ящиком инструментов в руке, и неуверенным, рокочущим басом хрипло сообщил, что «миз Лайте» распорядилась привести коттедж в порядок. Возился целый день, но успел только вынуть обломки стекла из оконных рам да после часа трудов снял с петель сетчатую наружную дверь. Но Рут не обращала внимания. В другое время это вторжение довело бы ее до бешенства, но сегодня она была даже рада — он послан ей как испытание, как проверка, не перевернется ли ее тележка, если добавить еще один камень. Устояла тележка! Рут работала с полной концентрацией.