- Эй! Эй, там! Видение! Гений чистой красоты!
- Кто, та толстушка? – уточнил Калгак, следуя за взглядом Максима.
- Зимой тепло, летом тенёк, - Максим умчался сговориться о цене.
«Что ж, теперь попробуем выжать что-нибудь из этого жалкого каледонского засранца», подумал Мамурра.
- Как ты это терпишь?
- Таков уж он есть
- Я заметил, что он и с дуксом порой так разговаривает. Как ему сходит с рук?
Повисла длинная пауза, пока Калгак осушал свою чашу.
- Потому что он спас ему жизнь, - ответил он, наконец.
- Когда же это он спас дуксу жизнь?
Еще одна долгая пауза.
- Нет, это доминус спас его. Это создает узы.
Впадая в отчаяние, Мамурра наполнил чашу Калгака
- Почему дукс носит им осадной машины?
- Возможно, его зовут Баллиста потому, что ему очень интересны осадные машины.
«Это дерьмо безнадежно», подумал Мамурра.
- Должно быть, приятно служить такому доминусу.
Старый раб сделал глоток и будто бы задумался.
- Наверное.
- Ну, он кажется простым хозяином. Никаких особых требований, - Мамурра был упрям.
- Вареные яйца, - сказал Калгак.
- Прости?
- Вареные всмятку яйца. Очень их любит. Варить надо именно так.
Глава 3
Прошло время, прежде чем Максим протрезвел. Как только Баллиста отпустил его, мужчина раздобыл хлеба, сыра, оливок, воды и небольшой кусок медовых сот на ближайшем рынке и отправился на поиски тихого местечка. Он обнаружил заброшенный сад и выбрал место, откуда просматривались обе возможных точки входа. Проверив кустарник на предмет змей, к которым Максим питал особый страх, он устроился поудобнее с единственной своей книгой – «Сатириконом» Петрония. С тех пор, как Баллиста научил его читать по латыни, Максим пробовал прочесть и другие книги, но ни одна из них не отзывалась в нем как «Сатирикон». В ней римлян изобразили прямо как в жизни: развратными, пьяными, жадными, двуличными и склонными к насилию – людьми, похожими на самого Максима.
На следующий день Максим ощутил себя полным жизни. Едва забрезжил рассвет, капитан объявил, что он раз он смог увидеть пик горы Тенос, день превосходно подходил для путешествия. Баллиста провел ритуал как положено, и «Конкордия» отдала швартовы. Максим стоял прямо за корабельным тараном и наслаждался безупречным видом на лазурное море. Какая милая ирония: он, раб, наслаждается солнцем и брызгами на лучшем месте во всем корабле, пока прямо за ним и под ним 180 свободных человек, технически римских солдат, из которых немалая часть была добровольцами, сидели на жестких скамьях в душной полутьме и гребли изо всех сил. Пусть жалкие ублюдки получат заносы в задницы, подумал Максим.
Рабское состояние не слишком тревожило его. Некоторые переносили это тяжело, юный Деметрий, к примеру. Гречонок ходил как в воду опущенный с тех пор как объявили, что корабль совершит остановку на Делосе. Может, дел было в том, как именно стать рабом. Некоторые ими рождались. Некоторых бросали в навозе, а потом подбирали работорговцы. Кто-то был так беден, что сам продавался в неволю. Кого-то обратили в рабство за преступления, других поймали пираты или разбойники. За пределами империума многих поработили могучие армии Рима – меньше, чем раньше, когда у римлян еще не было манеры проигрывать. А кто-то попал в рабство прямо как Максим.
Когда-то он был свободным человеком и его звали Муртаг. Его последним воспоминанием об этой жизни было то, как он смеялся с другими воинами. Они привязали крестьянина к дереву, вдруг тот припрятал горшочек с золотом, и передавали по кругу бурдюк с пивом. Первым же воспоминанием о рабстве было то, как он лежит в какой-то телеге. Руки крепко связаны за спиной и на каждой кочке телега подпрыгивала, добавляя боли в голове. Между этими двумя воспоминаниями лежала пропасть беспамятства. Будто кто-то взял его свиток с «Сатириконом», выдрал кусок, а затем склеил концы вместе, или вырвал несколько страниц из этих новомодных кодексов. История будто взяла и перепрыгнула с одной сцены на другую.
В телеге был еще один воин, которому сохранили жизнь,, Кормак. Похоже, они пытались угнать немного скота у соседнего племени, и его войны их догнали. Отступали с боем, Муртаг получил пращной пулей в голову и потерял сознание. Теперь их везли к берегу чтобы продать римским работорговцам.