-Так вот как они меня на самом деле называют, - сказал Баллиста, спускаясь вниз.
-Помимо прочего, - сказал Максим.
Когда Деметрий попытался вернуть шлем, Баллиста попросил его положить его вместе с другими вещами, пока он не понадобится. Молодой грек подошел и положил шлем на аккуратно сложенную волчью шкуру рядом со щитом кириоса, который, после некоторого раздумья, молодой грек ранее спрятал от греха подальше в углу башни.
С переднего парапета Баллиста осматривал укрепления. Мужчины молча ждали. Над их головами на ветру развевались знамена. На двух башнях к югу, где размещался Турпион, развевалась зеленая вексилла XX Пальмирской, название подразделения было выделено золотом, изображение его божества-покровителя, гордого пальмирского бога-воина, реяло на ветру. На самой южной башне висел боевой штандарт Ярхая - красный скорпион на белом фоне. Хаддудад должен был стоять там. Баллиста поинтересовался, будет ли присутствовать сам Ярхай. На расстоянии двух башен к северу находилась красное знамя вексилляции IIII Скифского, на нем были изображены олицетворения победы в синем цвете, орел, лев и надпись полностью золотыми буквами. Молодой патриций Ацилий Глабрион встал бы там. За ним развевался желто-голубой четырехлепестковый цветок Анаму. Еще дальше, у северо-западного угла оборонительных сооружений, было знамя Огелоса - золотое изображение богини Артемиды на пурпурном фоне. А в центре, над главными воротами, зашипел и щелкнул зубами белый дракон Дукса Реки. Тут и там вдоль стены воздух мерцал там, где костры нагревали песок до потрескивающего, плюющегося жара.
Город Арет был настолько готов, насколько это было возможно, к этому окончательному испытанию. Эта стена стала последней границей империума, где Запад встречался с Востоком, где Romanitas, даже сам humanitas, сталкивался с Barbaricum. Ирония того, что четыре из шести штандартов, развевавшихся над стеной Арета, ни в коем случае нельзя было назвать римскими, не ускользнула от внимания Баллисты.
Он посмотрел через выжженную равнину на орду Сасанидов. Шел четвертый час дневного света. Жителям востока потребовалось много времени, чтобы подготовиться к битве. Было ли это нежеланием? Неужели Шапуру, его царям-вассалам и знати было трудно заставить своих людей снова встать в ужасную боевую линию? Или это был расчет, желание, чтобы все было правильно? Неужели они просто ждали, когда солнце скроется из-за восточного горизонта, из их глаз, когда они смотрели на суровую, одинокую стену Арета?
Теперь Сасаниды были готовы - темная линия, протянувшаяся через равнину. Трубы и барабаны умолкли. Тысячи и тысячи воинов молча ждали. Ветер поднял на равнине пыльные вихри. Затем загремели барабаны, пронзительно завыли трубы. Солнце ударило в золотой шар, который венчал большой боевой штандарт дома Сасана, когда его несли по фронту армии. Драфш-и-Кавьян засверкал желтым, красным и фиолетовым. Сначала слабый, а затем наполняющийся, напев "Мазда, Мазда" разнесся по равнине. Песнопение затихло, затем зазвучало новое, на этот раз более сильное: "Шапур, Шапур". Его белый конь поднимал пыль, пурпурные и белые ленты развевались позади него, Царь Царей ехал впереди своей армии. Он спешился, взобрался на высокий помост, уселся на свой золотой трон и подал знак, что битва должна начаться.
Трубы заиграли другую ноту. Барабаны задали другой ритм. Небольшое колебание, и армия Сасанидов двинулась вперед. Экраны были отодвинуты в сторону, и десять оставшихся сасанидских метательных машин выпустили снаряды. Баллиста кивнул Пуденту, который поднял красный флаг. Двадцать пять баллист защитников ответили. Эта фаза дня вызывала у Баллисты мало опасений. Шансы в артиллерийской дуэли были в значительной степени в его пользу.
Когда линия Сасанидов начала свое долгое-долгое наступление, Баллиста потребовал свой шлем и щит. Пальцы Деметрия теребили ремешок на подбородке. Баллиста наклонился вперед, поцеловал Деметрия в щеку, обнял его и прошептал ему на ухо: "Мы все напуганы".
Вооруженный, в сопровождении Максима и Кастриция, Баллиста позвал персидского мальчика Багоя на свою сторону, чтобы помочь опознать врага.