Но даже сияющие в своих нарядах, подобно лампам накаливания, прекрасные политические беженки оказываются не в силах затмить рубиновый блеск башмачков и потому собираются вместе со своими сопровождающими в углах группками, шипят потихоньку и время от времени перебрасываются через весь салон с другими такими же émigrés[21] бранью, газетными сплетнями, плевками и бумажными самолетиками. Когда их тихое хулиганство перестает быть тихим, охранники лениво его пресекают от дверей, и политические красотки снова начинают вести себя прилично.
Мы смотрим на башмачки с благоговением, ибо они способны защитить нас от злой ведьмы (а сколько нынче развелось злых ведьм и волшебников!); способны сотворить с нами обратную метаморфозу, не только являясь наглядным доказательством реальности той нормальной жизни, которой мы не видели так давно, что она нам кажется нереальной, но и обещая туда вернуть; но есть еще одна причина, почему мы смотрим на них, затаив дыхание: их блеск подобен блеску той обуви, которую носят боги.
Вместе с тем религиозные фундаменталисты разразились резкой критикой в адрес “разнузданного фетишизма”, проявившегося в связи с башмачками, несмотря на то что право присутствовать на торгах они получили лишь благодаря усилиям тех из устроителей, кто придерживается крайне либеральных взглядов и считает, что в цивилизованном мире Аукцион должен стать подобием современной церкви, иначе говоря, эталоном вседоступности, открытости и терпимости. В ответ же на этот благородный жест религиозные фундаменталисты открыто заявили, будто намерены купить башмаки с единственной целью – сжечь, и таковая программа, с точки зрения либеральных аукционеров, является достойной осуждения. Есть ли смысл проявлять терпимость, когда терпимы не все? Но! “Демократия зиждется на деньгах, – настаивают аукционеры. – Их деньги не хуже ваших”. Потому фундаменталисты мечут громы и молнии, которые хранятся у них в специальных мыльницах, сделанных из священного дерева. Никто не обращает на них внимания, хотя некоторые из политических деятелей видят в них крайнюю опасность.
На Аукцион прибывают сироты – в надежде на то, что, возможно, рубиновые башмачки перенесут их через время, а также через пространство (поскольку, как показывают математические расчеты, все машины, пересекающие пространство, одновременно пересекают и время); иными словами, в надежде на то, что волшебные башмачки помогут им воссоединиться с утраченными родителями.
Присутствуют здесь также женщины и мужчины не совсем обычной природы – отдельно от всех, неприкасаемые. Стражи порядка обходятся с некоторыми из них довольно бесцеремонно.
Для всех нас, погрязших в буднях, понятие “дом” стало слишком зыбким и слишком размытым. Нам и без него хватает, к чему стремиться. Над асфальтом редко увидишь радугу. Однако сейчас… Неужели мы действительно все ждем чуда? Возможно, башмачки и способны любого вернуть домой, но осознают ли они метафоричность нашей тоски по дому, доступны ли им абстракции? Не воспримут ли просьбу буквально, позволят ли нам самостоятельно определить для себя значение этого благословенного слова?
Или же мы, охваченные надеждой, ждем от них слишком многого?
Когда проявят себя – и приникнут к наэлектризованному стеклу – бесконечные наши желания, не потеряют ли башмачки, подобно древней камбале братьев Гримм, терпение и не отправят ли нас назад, в жалкие лачуги нашей неудовлетворенности?
Завершая картину, упомянем о присутствии в Зале Аукциона вымышленных персонажей. Вот заблудившиеся в красной пустыне – или в темном лесу – дети, сошедшие с богатых австралийских полотен художников девятнадцатого века, хнычущие в своем обрамлении золоченых тяжелых рам на глазах всего мира. В голубых пиджачках со сборкой и в гетрах, они стоят под дождем или под жарким солнцем и дрожат от страха. Литературный персонаж, приговоренный вечно читать книги Диккенса вооруженному сумасшедшему в джунглях, прислал письменную заявку[22].
На телеэкране я увидел хрупкого сложения инопланетянина, с поднятым светящимся пальчиком.
Проникновение вымышленных героев в реальный мир является признаком нравственного упадка культуры конца нашего миллениума. Они сходят с экранов, проникают в публику, вступают в брак с обыкновенными людьми. Не пора ли положить этому конец? Установить более жесткий контроль над перемещениями? Не является ли умеренное насилие необходимым инструментом зашиты Государства? Мы рассуждаем на подобные темы. И едва ли кто-нибудь усомнится в том факте, что мы в своем большинстве не поддерживаем идею свободного, неограниченного вливания вымышленных персонажей в пошатнувшуюся нашу реальность, основные ресурсы которой уменьшаются с каждым днем. В конце концов, лишь немногие хотели бы совершить путешествие в обратном направлении (хотя по последним – и весьма убедительным – данным, среди них наметилась тенденция к росту).