Вы смеетесь над моим горем. Ха-ха! Подите скажите утопающему, чтобы не хватался за соломинку. Скажите умирающему астронавту, чтобы заткнулся и перестал петь. Подите-ка взлезьте в мою шкуру. Как там сказал Трусливый Лев? Давай-ка. Давааааааай. Я справлюсь с тобой одной левой. Справлюсь с закрытыми глазами.
Струсил, а? Струсил?
Большой зал Аукциона трепещет – сейчас он сердце Земли. Кто стоит здесь давно, тот видел все чудеса на свете. За последние годы в Большом зале ушли с молотка Тадж-Махал, статуя Свободы, Сфинкс и Альпы. Мы видели, как продавали жен и покупали мужей. Государственные тайны шли по самым высоким ставкам. А один раз, в виде исключения, по заказу нескольких красных общеконфессиональных демонов, исходивших таким жаром, что над ними вился дымок, выставили на продажу полный набор человеческих душ разного достоинства, разных национальностей, разной классовой принадлежности, возраста, а также вероисповедания.
На торгах выставляется все, и мы, под твердым, но благожелательным руководством устроителей Аукциона, под присмотром их верных псов, сотрудников безопасности вкупе с полицейскими отрядами специального назначения, начинаем войну нервов и охотно вступаем в соревнование, где состязаются мозги и бумажники.
В этом нашем аукционе есть чистота действа, есть приятное эстетико-драматическое противоречие между бесконечным разнообразием жизни, которую здесь сортируют по лотам и пускают под молоток, и не менее бесконечной простотой однообразия, с коей мы здесь обращаемся с жизнью.
Мы делаем ставку, стучит молоток, и все переходят к следующему лоту.
Все равны перед молотком: уличный живописец и Микеланджело, рабыня и королева.
Здесь дворцовые Залы желаний.
Подошла очередь башмачков. Цена растет, и вместе с ней растет моя жадность. Накатывает паника, тянет вниз, я захлебываюсь ею. Думаю о Гейл – кузина ты моя! – отбрасываю страх и делаю ставку.
Однажды один мой овдовевший знакомый, чья жена была певицей, всемирно известной, обожаемой поклонниками, предложил мне поработать для него на аукционе, где он выставил рок-реликвии. Этот вдовец был единственным опекуном состояния, оцененного в десять миллионов. Я отнесся к его предложению с большим почтением.
– Меня интересует только один лот, – сказал он. – Денег не жалейте, тратьте сколько угодно.
Этим лотом оказалась деталь одежды – съедобные трусики из рисовой бумаги с ароматом мяты перечной, купленные много лет назад в магазине на Родео-драйв (кажется, там, не перепутал). Сценарий ее концертов предусматривал публичное снятие и съедение нескольких пар за вечер. Еще сколько-то пар, с различными ароматизаторами – маниок, взбитые сливки, шоколадная стружка – певица бросала в толпу. В толпе их ловили и тут же съедали, слишком взволнованные сим действом, чтобы сообразить, насколько ее бельишко поднимется в цене через некоторое время. Трусов, поскольку певица носила их не только на концертах, сохранилось действительно немного, и спрос на этот лот был большой.
Ставки на том аукционе по видеомостам поступали из Токио, Лос-Анджелеса, Милана и Парижа и поднялись так, что я струсил и выбыл из игры. Я позвонил нанимателю с тем, чтобы об этом доложить, а в ответ услышал, как он невозмутимо спросил про последнюю цену. Я назвал пятизначную цифру, и он рассмеялся. Я не слышал от него такого чистого, такого веселого смеха с тех пор, как умерла его жена.
– Все в порядке, – сказал вдовец. – Я уже заработал на них триста тысяч.
Именно на Аукционе устанавливается истинная цена нашего прошлого, будущего и всей нашей жизни.
Цена рубиновых башмачков продолжает расти. Многие здесь ставят не для себя, как я в тот памятный День Трусиков, и далеко не в последний раз.
Сегодня я впервые делаю ставку для себя (или почти буквально: на себя).
На улице что-то взорвалось. Из зала мы слышим топот ног, вой сирен и крики. Мы к такому привыкли. Мы стоим себе как стояли, поглощенные созерцанием действа высшего порядка.
Плевательницы полны. Ведьмы плачут, потускневшие ауры кинозвезд начали осыпаться. Очереди безутешных стоят к кабинкам, где сидят психиатры. Хватает дела и стражам порядка, и только акушерам пока нечем заняться. Порядок достигнут. Я последний и единственный в зале, кто продолжает делать ставки. Мои соперники – бестелесные головы на телеэкранах и беззвучные голоса в телефонных трубках. Я сражаюсь с миром невидимых демонов и призраков и жду в награду руки дамы сердца.