В чаше Изабелла видит, что ей принадлежит всё на свете, весь известный мир. Все, кто ни есть в этом мире, служат ей и угождают. И едва она понимает это, кровь – видит во сне Колумб – подергивается темной багровой коркой. Изабеллу пронзает мысль: никогда, никогда, НИКОГДА! не утолит она свое сердце Изведанным, и сердце ее наполняется страхом, а Колумб, усталый, измученный, смотрит на нее и злорадствует. Лишь Неизведанное – а возможно, и Непостижимое – способно утолить жажду королевы.
Тут она вспоминает про Колумба – он видит, что вспоминает. Дурачка-невидимку, который возмечтал найти невиданный мир, неизвестный, а возможно, и непостижимый – мир за Краем Земли, за краем каменной чаши, наполненной густой кровью. И тогда Колумб, в этом печальном видении, наконец помогает ей понять истину – понять, что он нужен ей не меньше, чем ему она. Да! И она поняла! Она должна, должна, должна дать и денег, и корабли, и все что там требуется, а он должен, должен, должен отправиться на край света, за край, под ее флагом, ради ее удовольствия, ради нее, вместе с ней – к тому самому бессмертию, которое связывает навсегда узами, крепкими, как канаты, на которых история вздергивает к небесам своих избранников, и разорвать их куда труднее, чем узы смертной любви.
“Овладеть”.
В безумном Колумбовом сне Изабелла рвет на себе волосы, кричит и зовет герольдов.
“Найти мне его!” – приказывает она.
Но Колумб в Колумбовом сне не дает себя отыскать. Он набрасывает на себя пыльный лоскутный плащ, положенный невидимке по роли, и герольды проскакивают мимо и долго напрасно ищут повсюду.
Изабелла воет, скулит и стонет.
“Ведьма! Ведьма! Ну как, нравится?” – рычит Колумб. Пусть этим побегом, подальше, прочь от ее двора, последним выступлением в роли невидимки он себя погубит, зато вместе с собой он погубит ее, не исполнив самого страстного, самого важного желания ее сердца. Так ей и надо!
Ведьма!
Разве не она погубила его мечту? Вот и пусть получает. Поступив с ним так, как она поступила, Изабелла встала с ним на одну доску. Романтическая справедливость. Каждому по заслугам.
Под конец Колумб, тот, что в видении, все-таки позволяет себя найти. Стучат копыта, посланцы неистово размахивают руками. Его окружают, умоляют, уговаривают, сулят деньги.
Однако поздно. У Колумба осталось одно лишь желание, от которого сладко рвется сердце, – погубить самые остатки Надежды.
Он отвечает герольдам, качнув головой:
– Нет.
Колумб приходит в себя.
Он стоит на коленях посреди плодородной долины и ждет смерти. Вскоре он слышит стук приближающихся копыт и поднимает глаза, почти наверняка зная, что увидит Ангела Смерти, который скачет к нему, подобно монарху, выигравшему сражение. Увидит черные крылья и скучающее лицо.
Но его окружают герольды. Предлагают еду, питье, коня. Кричат:
– Хорошая новость! Тебя зовет королева!
– Великолепная новость: тебе позволено отправиться в плавание!
– Королеве было видение, оно ее испугало.
– У нее все сны – пророческие.
Герольды спешиваются. Сулят деньги, уговаривают, умоляют:
– Она выскочила из дворца с воплями и звала тебя.
– Она повелела тебе плыть за край каменной чаши, за край Старого Света, через море, полное крови.
– Она ждет тебя в Санта-Фе.
– Ты должен ехать немедленно.
Он поднимается с колен – как обласканный любовник, как грум в день своей свадьбы. Раскрывает рот, чтобы сказать: “Нет”, – и с губ едва не срывается горький отказ.
– Да, – говорит он герольдам. – Да. Конечно. Я еду.
Восток, Запад
Гармония сфер
Как-то в один из дней, когда в Уэльсе праздновали Юбилей[28], в маленьком городке Р. писатель Элиот Крейн, страдавший приступами параноидальной шизофрении, которые он называл “мозговым штурмом”, обедал вместе с женой по имени Люси Эванс, молодой фотожурналисткой, работавшей в тамошней местной газете. Вид у Крейна был бодрый, он сказал, что отлично себя чувствует, но устал, а потому хочет лечь пораньше в постель. В тот же вечер для прессы был организован прием, Люси попала к себе домой в пригород уже поздно ночью и не нашла Элиота в спальне. Люси решила, что он ушел спать в комнату для гостей, чтобы она не разбудила его, когда вернется, и потому спокойно легла.