Глава 3
Торобов спустился в тир, где не был несколько лет. Здесь устойчиво пахло ружейным маслом, металлом, сладковатой пороховой гарью и еще чем-то, едва уловимым, что, быть может, являлось запахом расстрелянной плоти. «Оружейник» Семеныч встретил его так, словно не заметил многолетнего отсутствия. Длиннорукий, с шершавым лицом, по которому прошелся рашпиль и оставил железные заусеницы, он тут же сообщил о постигшем его несчастье:
– У меня, Леонид Васильевич, кот помер, Тиша. От старости. Пятнадцать лет жил. Утром подхожу, не дышит. Места себе не найду. Из чего будем стрелять?
Торобов выбрал американский пистолет «ФНС», итальянскую «Беретту» и русский «ПМ». Семеныч принес ящик с оружием, выставил мишени, положил перед Торобовым наушники:
– Да я вам говорил про кота. Тишей звали.
Торобов, плавно напрягая руку, поднял «ФНС», ловя в прицел мишень с черной головой и сутулыми плечами. Складывал геометрическую фигуру из линии ствола, сухожилий плеча, мерцающего зрачка и остановившегося в груди сердца. Лицо майора Фарука Низара с улыбкой и франтоватыми усиками проступило из черной мишени. И Торобов, прекратив дышать, разрядил обойму, после каждого выстрела совмещая ствол с мягкими губами майора, дырявя его пушистые брови, влажные мечтательные глаза. Опустил пистолет, передернув затвор.
Семеныч подтянул мишень, рассматривая в бумаге пробоины. Ни одной в голову, одна в шее, остальные не попали в контур.
– Рука забыла, – произнес Семеныч, помещая в зажимы другую мишень.
«Беретта» удобно легла в ладонь. Лицо майора Фарука Низара смотрело влажными задумчивыми глазами, мягкие, как у оленя, губы чуть улыбались, краснели на мундире нашивки, золотилась кокарда. Торобов остановил дыхание, чувствуя, как медленно взбухает в груди сердце, и утопил крючок. Пистолет прогрохотал, отщелкивая гильзы. Торобов, отложив ствол, смотрел, как приближается мишень. Одна пуля прибила голову, две угодили в шею, и остальные прострелили тело.
– В руке тоже ум есть. Она думать должна. – Семеныч менял в зажимах мишень.
Торобов вспомнил, как Фарук Низар принимал его в своей солнечной уютной квартире. Белая рубаха апаш, волнистые с синим отливом волосы, на столе на узорном блюде стеклянный дышащий плов, жена Фарука, чернобровая красавица с восхитительным, как в восточной сказке, лицом, в соседней комнате шумно играет сын. И в эти сияющие лица, в цветастое блюдо с пловом, в солнечный весенний Багдад с рынками, жаровнями, зелено-голубыми мечетями Торобов целил «ПМ». С каждым выстрелом удалялся от снежных берез, волшебной сойки, неразгаданной тайны, на которую указал ему Господь и которую ему не дано разгадать.
– Стрельбу окончил. – Торобов отложил оружие.
– Уже лучше, Леонид Васильевич, уже лучше, – радовался Семеныч, показывая черный круг головы, взлохмаченный попаданиями.
– Спасибо, Семеныч, – Торобов совлекал наушники, – горе твое разделяю. Тиша был славным котом. Второго такого не сыщешь.
Пожал «оружейнику» руку, натертую до твердых мозолей.
Вечером Торобов встречался с профессором Иерусалимского университета Шимоном Брауде. Их свидание проходило в Еврейском культурном центре, где чествовали кумира российских евреев, юмориста, чьи безобидные шуточки смешили, печалили, наставляли и предостерегали евреев. Еврейские писатели, коммерсанты, ученые были странно чувствительны к этим забавным афоризмам и притчам, воспринимали юморески как священные тексты. Торобову было непонятно это обожание, он не находил шутки смешными, но объяснял это дефектом своего восприятия, в котором отсутствовало какое-то важное звено.
Они сидели с Шимоном Брауде в кафе, за стеклянной стеной, сквозь которую был виден входящий в вестибюль люд. Это была еврейская элита Москвы. Блистали туалеты, прически, лица, исполненные веселья, величия или пресыщенного самодовольства.
Шимон Брауде имел продолговатую голову, на которой красовалась бархатная кипа, как чашечка желудя. Он был худ, в чопорном пиджаке, с прямым, как у дятла, носом и белыми холеными руками, на которых переливался бриллиант. Выходец из России, он прежде служил в израильской разведке Натив, которая агитировала русских евреев иммигрировать в Израиль. Занимался археологией хазарских древностей. Написал диссертацию о «еврейском факторе» в русской революции. А теперь курсировал между Москвой и Иерусалимом, искусно продвигая через еврейские круги политические интересы Израиля.