Дж. Р. Уорд
Падшие Ангелы, книга 4
«Восторг»
Глава 1
Могила.
И речь не о безвыходной ситуации. А о надгробном камне, свежераскопанной земле, теле под ней: прах к праху и пыль к пыли.
Матиас лежал обнаженный – на такой могиле. Посреди кладбища, которому не видно ни конца, ни края.
Первым делом он подумал о татуировке, которую заставлял набивать на спинах своих парней, о Старухе с косой посреди поля мраморных и гранитных плит.
Гребаная ирония, вот уж точно… и, может, в любую секунду его порубят на кусочки той самой косой.
Попробуй повторить это в три раза быстрее.
Моргая, чтобы прояснить тот несущественный обзор, которым он располагал, Матиас подтянул конечности ближе к груди, сохраняя тепло, и принялся ожидать, когда окружающая обстановка вновь примет форму его реальности. Когда ничего не изменилось, он задумался - куда делась стена, в которую его заточили на веки вечные?
Он наконец-то вырвался из той душной, опротивевшей пыточной ямы?
Он вырвался из Ада?
Матиас со стоном попытался подняться, но с трудом смог просто приподнять голову. Но, с другой стороны, познав на собственной шкуре, что те религиозные фанатики относительно многого оказались правы, вполне захочется всхрапнуть немного: в действительности, грешники попадали вниз – и отнюдь не в Австралию, и, оказавшись там, все, чем ты возмущался, будучи на земле, становится столь же желанным, как и свободный вход в студию «Юниверсал»[1].
В аду правил Дьявол.
И ее гостевая комната – полный отстой.
Но кое в чем святоши ошибались. Как выяснилось, у Сатаны не было рогов или хвоста, вил и расколотых копыт. Но она была той еще сукой и частенько носила красное. С другой стороны, брюнеткам этот цвет к лицу… по крайней мере, так она постоянно говорила о себе.
Левым глазом, единственным зрячим, он снова заморгал, приготовившись вернуться в плотную, жаркую тьму, где крики проклятых звенели в ушах, а его собственная боль, разрывая горло, срывалась с потрескавшихся губ…
Нет. Все еще на могиле. На кладбище.
В чем мать родила.
Разбираясь, что к чему, Матиас увидел целую кучу белых мраморных могил, семейные места с фигурками ангелов, призрачные статуи Девы Марии… хотя чаще всего встречались плиты, расположенные на уровне земли, будто это место заполонили лишь чахлые и убогие представители людского рода. Сосны и клены отбрасывали тени на неухоженную весеннюю траву и кованные железные скамейки. Уличные лампы испускали со своих макушек персиковый цвет, словно свечи на дне рождении, а извилистые тропинки показались бы романтичными при иных обстоятельствах.
Здесь же – нет. Не в контексте смерти…
Возникнув из ниоткуда, перед глазами пронеслись события его жизни, заставляя Матиаса гадать, не предоставили ли ему возможность заново умереть. Или в третий раз, как это было в его случае.
И в увиденной ретроспективе не было ничего светлого и радужного. Не было любящей жены и прекрасных детишек, дома с белым забором. Лишь трупы, дюжины трупов, сотни – тех, кого он убил лично или же приказал убить.
В своей жизни он творил зло, настоящее зло.
Он заставил себя подняться с земли, его тело – словно испорченная мозаика, ее части и кусочки были приделаны к суставам, которые местами были слишком расшатанными, местами – чересчур тесными. Но так бывает, когда тебя встряхивают словно Шалтай-Болтая, а медицина и твоя ограниченная способность к исцелению – единственное, чем ты располагаешь, чтобы вернуться в прежнее состояние.
Переведя взгляд к надписи на могиле, он нахмурился.
Джим Херон.
Господи Иисусе, Джим Херон…
Игнорируя дрожащую руку, он провел пальцами по выгравированным буквам, подушечки проваливались в то, что было вырезано на отполированном сером граните.
Воздух прерывисто вырвался из его груди, будто боль, которую он внезапно ощутил за ребрами, вышибла дыхание из его легких.
Он даже не представлял о вечной расплате, о том, что поступки на самом деле имели значение, что за последним ударом твоего сердца последует божий суд. Но больно было не от этого. А от осознания, что даже если бы он знал, что его ждет, то все равно не смог бы ничего изменить.
– Мне жаль, – прошептал он, гадая, к кому именно обращается. – Мне чертовски жаль…
Без ответа.
Он поднял взгляд на небо.
– Мне жаль!
По-прежнему нет ответа, и это нормально. Сожаление заняло все его мысли, поэтому места для третьей стороны в любом случае не найти.