— А мы и не выдавали себя… мы товарищи…
— Товарищи? Значит, едете по телеграмме, где-то беда?
— Почему? — пожал я плечами. — Мы едем в гости к… — я замялся, — к ее мужу. — Я еще больше все запутал.
Люся мгновенно выдала такую версию.
— Муж в командировке, мы решили его навестить.
— А он что, в колонии? Почему он не навестит вас, двоих, а вы к нему?! Или он в армии? На "точке"?
— Вы попали в точку! — сострил я, и, как ни странно, подполковник отстал. Армия есть армия, у нее всякие секреты.
— Скажите только одно — какое у него звание? — спросил он, — И род войск. Я тут всех знаю.
Люся, не понимая, с кем имеет дело, похвасталась:
— Кандидат наук.
— Да-а?! — удивился и еще больше поверил нам подполковник. — Значит, он командир дивизиона или как минимум… — Военный человек задумался.
На ближней станции, к сожалению, подполковник с женою сошли. И я. глядя в окно на него, широкоплечего пузача, и на его миниатюрную грудастую жену, подумал: "Добрые, хорошие люди. Кажется, век их знал, да ведь забуду через месяц-два. А между тем жена его напоминает мою Таню".
Люся думала о своем.
— Ты че загрустил? Это дорога. Попутчики? Да их еще будет тьма, на всех сердца не хватит. Л то еще как бывает — ты душу откроешь, а они тебе туда какую-нибудь гадость подкинут. Или мошенники попадутся. Я была у мамы Костиной. Кира Николаевна рассказывала — одних грабили… из-за двери детям прокрутили на магнитофоне голос мамы… дети открыли — как в сказке о козлятах и волке… и всю квартиру… Нет уж, нет уж, мне лично хватает моих собственных забот, забот моих друзей, — Она кивнула мне. — Твоих, например. Дать холосас? Ты что-то желтый…
Но я не стал пить лекарство. Со мной творилось странное — пока мы ехали, я все с большей жаждой всматривался в людей, которые садились в наше купе или ехали в соседних. Конечно, я к ним не приставал — только смотрел. В Иркутске появилась парочка — Явно влюбленные, парнишка с длинными волосами, в латаных новых джинсах, и девушка, тоже в джинсах и в свитере, мохнатом, как собака из-под дождя. Они полезли на верхние полки. Ночью парень нависая над нами с Люсей, что-то шептал своей подруге, кажется, читал стихи. А она молчала, будто спала. Вагон подбрасывало, мотало из стороны в сторону, мимо, под ясным месяцем, в просторах весенней ночи, летел, сверкая, Байкал, как сон о производстве стали. А паренек изнемогал от невозможности обнять, быть с любимой, а может, она еще и не решила, будет ли с ним. Но ехали они. судя по всему, не случайно вместе, и тоже куда-то на трассу, и всю ночь я только и слышал над собой:
— …готов войти в цветок огня… прощайте, гордая моя… не называй меня противным… уйду в пике на реактивном… и так далее.
И я подумал: черт возьми!., пока мы учились в университете, мы еще как-то находили время выбраться в тайгу, напялив тельняшки, вдыхали там сладкий дым нарубленной хвои, орали тысячеголосым хором песни о ледниках Домбая или про чемоданчик, который лежал на полочке… А потом начались годы корпения над кристаллами или микробами, если говорить о Косте, ну, изредка, в роще, неподалеку от дома, разжигали костерок, грели над ним руки, в лучшем случае — колбасу на прутике… Состарились? А ведь мне нет еще сорока! Почему я никуда не еду? Почему не хриплю среди бешеной ночи стихи? И Таня не плачет от счастья, слушая мои признания? Почему эта серая будничная жизнь? Предопределенность? Да. да, да… Но я люблю спои кристаллы! Я брежу ими. Я мечтаю соединить несоединимые элементы! Как-нибудь в обычный серый день подойти к печи Бриджмена достать заветную кварцевую капсулу, осторожно отколотить кончик и выкатить в чистую стерильную белую чашу такой кристалл, какого мир не видел! Цветом в синие гвоздики сирени или оранжевые: лон таежного мела, если уж я лишен возможности каждый день видеть сирень и мед. Ведь это не баловство, а долгая, нудная работа — растить кристаллы. Иван Игнатьевич правильно шутит: кристаллофизики, мы, как женщины, всегда беременны и лишь про ясные глазки своих будущих детей думаем! Значит, только при печах, только между эксикатором. где пол стеклянным колпаком хранятся полученные драгоценности, и ПИТом, прецезионным интегральным терморегулятором, — практически только сиднем, как та же беременная женщина. Значит, приходится чем-то поступиться. Движением, чистым воздухом. У нас ведь и порошки не безвредные, мы получаем в основном голоидные перокситы, но все эти элементы вроде хлора, фтора, свинца — отнюдь не сахар… нам даже выдают молоко, наш воздух считается самым вредным и институте, но зато как потом все хлопают в ладоши: ах. чудо вы вырастили! Но не в один же час. Вот и толстеешь… пухнешь…