Всю ночь о помещение входили и выходили какие- то совсем мне не ведомые люди в брезентухах и ватниках, с ружьями и фонариками. Кто-то подошел и стал шарить в карманах моего пиджака — я повесил его на стуле, — вынул спички и унес. Кто-то в шапке наклонился надо мной и дышал. Я тихо спросил:
— Что?
— Соль есть?
— На столе в банке видел…
— Смеешься! Нам надо два иуда! Где Костя? Рыбы налетело в сеть — два барабана!
У них была своя, мерзкая, развеселая жизнь. Они, конечно, не работали на этой великой дороге — они кормились при ней. Шакалы, думал я. Сейчас самый нерест. Эго преступники. Но что я могу поделать?..
Я только уснул — и проснулся от оглушительного звона и криков в темноте, видно, дрались, на полу сверкали осколки зеркала.
— Что вы делаете, гады?.. — не выдержал я.
— Это кто вякает?! — Ко мне метнулись двое, и я увидел тяжело дышащих беломордого Теленка и Ситникова. — Что надо, лягавый?!
— Это же не ваше, — пробормотал я, поджимаясь. — Зеркала народные…
Ситников схватил за нижний конец раскладушки и затряс:
— Оплатим! Ты… Че лезешь?!
— Бери свои слова обратно! — заорал совершенно невменяемый мальчишка с белыми глазами, с белой бороденкой. — Берешь?!
— Беру… — прошептал я, и они хрустя каблуками по стеклу, выбежали вон — кого-то догонять…
Я больше глаз не сомкнул и был счастлив, когда на рассвете тенью возник Костя Иванов. Он забрал свой чемодан, и мы выскользнули на улицу.
Мы постучали к председателю в ворота — в одном окне горел свет, Люся ждала. Жена Акимова, в дуб ленке, молча кивнула нам на прощание, и мы заторопились на станцию…
8
Часов через шесть мы уже ехали в купе нормального пассажирского поезда. Вагон был чистый, новый (производство ГДР). На столике, покрытом белой крахмальной салфеткой, звякали ложечка- ми стаканы. За окном шел дождь.
— Пойду покурю, — буркнул Костя. Люся, испуганно положив свою руку на мою, стрельнула ему вслед глазами. Она все боялась, что он исчезнет. Трудно сказать, как бедная женщина провела ночь без мужа и надеялась ли увидеть его утром. Я кашлянул, как плохой актер, и потащился и тамбур за Костей.
Мы стояли на пляшущих железных листах между вагонами, в "гармошке", и смотрели в разные стороны. Разговор не клеился. Я сказал как бы шутя:
— Хорошо, что уезжаем. Еще не дай бог посадили бы тебя.
Костя молчал. Вряд ли посадили бы. возразил я сам себе. Он бы на суде прошел как герой. А мы все испортили. Но хватит, его ждет институт.
— Ну и грохочет, — кивнул я. — Ты думаешь, сколько децибел?
Он, не отвечая, яростно сосал сигарету. В дверях тамбура появилась истосковавшаяся его жена, но тут же отпрянула и ушла в купе. Костя, может быть, обдумывал, как объяснить Люсе свои метания по стране. Может быть, хотел сначала обговорить со мной вариант рассказа.
— Зачем ты поехал за мной? — наконец прохрипел он, тяжело взглядывая на меня — Орден дадут?
— Ты… не хочешь домой? — как бы удивился я.
— Я же посылал деньги!.. И нарочно не отвечал, нарочно! Неужели не понятно, что мне тут лучше?!
— Иванов! — вдруг закричал я. — Не сходи с ума! Ты — талантливый ученый! А сделался бичом! Что же будет, если все побегут?! Надоело, видите ли, преподавать — побежал! Надоело лечить людей — побежал! Изображаешь тут хиппаря, да еще борца со значком мастера спорта! Или все это от самомнения?! Вот, мол, обо мне сейчас дома судачат! А я еще один розыгрыш замахорю! Будто я погиб, а на мое имя идет пенсия! За особый подвиг! Погиб, например, разведчиком в какой-нибудь капстране!
— Кстати, идея. — Недобро сверкнул глазами Костя. Нет, все-таки он изменился. Он с хрустом затянул ремень. И ремень-то какой — на пряжке орел, в клюве бутылку держит…
— Старик. — я стал говорить мягче. — Костя! Тебя все любят. Даже моя жена — вот, говорит, мужчина! Как хату отремонтировал! Кстати, ушла от меня. Если хочешь знать — из-за тебя. Не выдержал я сравнения с тобой, Иванов!
— Танька ушла?!
— Да. Год назад развелись, — мстительно пояснил я. — Ну. сразу же. как ты… Ничего?!
— Н-да, — кажется, смутился Иванов. Не потерял еще совесть, подумал я с просыпающейся радостью. В тамбур снова выглянула Люся, но я махнул ей рукой, чтобы исчезла, н продолжал один на один под бешеный скок колес.