— Ну и где этот супчик нам на ужин? — привычно сострил милиционер, удивленно глядя на красный томик, навевающий высокие мысли.
— А вон!.. — Показал мужчина двумя пальцами, изобразив пистолет. — Притворяется спящим! Он пьян!
— Кто? Вы или он? — спросила холодно Люся, — Ну-ка, дыхните! Между прочим, у моего мужа больная печень, ему нельзя. — И открыв сумочку, достала справку, которую бог знает зачем ока взяла, видимо, у моей же Тани. На всякий случай. О. женская предусмотрительность! Нарочно не сообразишь— Он кандидат наук. — Люся показала и диплом кандидата с осыпавшимися золотыми буквами. — Он отдыхает.
— А вот этот товарищ нашумел туг… напугал… злоупотребляя служебным положением, — добавил я, веселея при виде человека в синих брюках, постепенно тупеющего от непонимания того, что происходит. — Нехорошо! Вы револьвер сдали, как положено? Вы бы проверили, товарищ милиционер. А то, знаете, нетрезвый… вдруг применит… А я — тоже научный работник. — Я показал документы, хотя меня и не просили. — А Людмила Васильевна — член партбюро нашего института. А вы? Показали бы документик, товарищ?
Милиционер задумчиво повернулся к нашумевшему человеку.
— Пожалуйста, — растерялся тот окончательно и побагровел, как окорок. И вынул стертые и согнутые. как гребенка, корочки. — Вот, так сказать… я на пенсии… старший лейтенант…
— А ведете себя как генерал-лейтенант… — пробурчала Люся, перелистывая глянцевую страницу.
Проводница молча смеялась. Милиционер тоже улыбнулся, и они ушли. Человек в синих брюках постоял у входа, не садясь, схватил свой портфельчик и выскочил вон. Больше мы его не видели.
Что-то нам стало смешно, и Костя сверху спросил:
— Ну, а что нового у нас? Как шарик?
Шариком мы называли моего шефа, директора.
А то, что Костя сказал "у нас", особенно обрадовало меня и Люсю. Слава богу.
— Все та же секретарша? Или еще выше?
Шеф, как я уже говорил, уважал высоких женщин. У него и жена была как гренадер — на голову выше.
— Аллочка! Она сама растет! Уже под два метpa, — хохоча, сообщил я, заглядывая на верхнюю полку.
— А Вовка, лаборант у Вити, вместо спирту бензину тяпнул, — крикнула, вскакивая, Люся. — Вот была хохма!
— Правда?! — Костя свесился с полки, ор хохотал. как прежде, высовывая язык, он чуть не сверзился сверху. — А Серега?
Серега Попов был у нас всю жизнь отличник, в белом воротничке, всегдашняя мечта наших девчонок. Но на пятом курсе Попов неожиданно женился на продавщице из молочного магазина. Мы острили — знал, что делал! Зато сейчас сметану ест. Потому раньше всех и докторскую защитил.
' — У него синица и форточку залетела и… бомбардировала установку… произошло замыкание! На три тыщи рублей сгорело барахла! — вспомнил я действительную историю. Только не на три тыщи, а на двести рублей. — Отныне ненавидит всех птичек! Он же зануда, он сразу все обобщает!
Костя катался наверху от хохота, мне показалось— он вдруг начал испытывать нетерпение, ему захотелось скорее домой, может быть, он понял, что истосковался по работе, по своим, по интеллигентному миру… Я сбегал "а какой-то станции в магазин, опередил всех, успел взять пива и застал Костю и Люсю целующимися.
Мы до самой ночи смешили нашего дорогого человека, рассказывая байки, анекдоты, ои хохотал и просил еще.
Потом все уснули.
А когда я пол утро проснулся — Кости на полке не было. Не было его чемодана. Не было и дрянной меховой куртки, подвешенной на крючке в изголовье. "Да ну. ерунда, — пробормотал я про себя. — В туалет пошел!" Но и уже точно знал — он сбежал.
Я не стал будить Люсю — провалялся, закрыв глаза, пока не рассвело. Мы уже подъезжали к Тайшету.
Люся проснулась, посмотрела на меня, наверх — на пустую полку (он специально попросился вчера на верхнюю — во избежание искушений, как объяснил он с ухмылкой) и, перевернувшись лицом в подушку, тихо заплакала.
9
Я сидел в лаборатории, уныло глядя на замершие стрелочки приборов. Внутри печей, в фарфоровых трубках, в запаянных кварцевых ампулах, как жемчуга в раковинах, медленно вызревали наши искусственные драгоценности, которым грош цена, когда не хочется жить. Ну как я мог этому быдлу, беловолосому мальчишке; сказать: беру свои слова обратно?.. Ну кто он такой? Ну, ударил бы. Изрезали бы зеркалами. Одна надежда, что эти люди забудут мое малодушие. Они и имени моего не знают. Одна надежда.