Как раз в эти дни, неподалеку через рощу, сдавали новый девятиэтажный дом, там уже курили маляры, отделочники, и можно было у них достать известки и краски, не говоря о дефицитном латексе. Костя надел старую тельняшку (наследие походов университетских времен) и направился на северо-северо- запад (через дорогу). Люся разрешила для представительства купить водки, и высокого сутулого очкарика с тихим голосом, кандидата наук, там приняли как родного. Он, чтобы получше вникнуть в премудрости новой профессии, покурил вместе с ними (хоти раньше не курил). неделю поработал в новом доме, затем, вернувшись к себе, в три слоя выбелил вес комнаты. Он увлекся настолько, что покрасил полы на два раза яично-желтой потрясающей краской, а плинтуса по краям — оранжевой, а двери и переплеты окон покрыл немецкими белилами, да так толсто и гладко, что они казались сделанными из фарфора. А когда квартира обсохла, Костя вдруг почувствовал такую жажду к плотницкой работе, что отстругал и сколотил грандиозные, как первобытный самолет, стеллажи на две стены, хохоча и высунув язык, покрасил их лаком медового цвета, потом смастерил какие-то ящички на балкон (мечта Люси — для хранения банок с брусникой зимой) и в прихожую (для обуви). Люся была даже несколько напугана неожиданными талантами мужа. Никогда он прежде этим не занимался. Он мог сутками сидеть с детской улыбкой возле турбидистата, управляя размножением светящихся бактерий. Исписывать формулами удобные бумажные ленты, которые Люся приносила из ВЦ. Он умел играть на фортепиано, большой, щекастый, осторожно кладя крупные пальцы на клавиши. А тут — смотрите-ка — обжег для красоты паяльной лампой доски и смастерил полки на кухне! Обил цветной жестью лицевые стороны всех новоявленных ящичков, правда, сорвав при этом у себя два ногтя и обмотав на всякий случай изолентой все остальные пальцы. Нарисовал, выколол, наколотил всяких птичек и оленей…
Но вот беда — мои уже вернулись, а я к своему ремонту еще не приступал. Костя пообещал недельки через две помочь мне, попросил без него не начинать. и сам покуда занялся, сидючи на полу, плетением корзинок из ивовых прутьев, щепок, тонких реек. Сопел, потел, плел, раздвинув босые ноги. Изделия сверкали, как стеклянные. Костя их назавтра бесплатно раздавал в институте, вызывая бешеную зависть всех жен в Академгородке. Моя Таня молчала, как умеет молчать врач, но я видел — она страдает от мысли, что вот мой товарищ, оказывается, все умеет, а я сижу как дурак возле электрических печей, в которых растут кристаллы, да еще, будто ребенок, фотографирую порой лужи и ветки… Но обо мне, если хотите, позже. А пока закончим об Ивановых. Охладев к корзинкам, Костя попросился у жены нa работу за город — в сорока километрах строился экскаваторный завод, там требовались монтажники и сварщики. Костя заявил, что всю жизнь мечтал дышать озоном, рожденным электроразрядами, и, как знать, не из-за молний ли четыре миллиарда лет назад возникли первые живые клетки на земле… ему надо подумать… что там он заработает больше, чем в НИН (нет, к тому времени Костя еще не бросил институт — у него оставалась неиспользованной часть прошлогоднего отпуска)…
И вот началась новая глава в жизни Ивановых. И был свет, и бежал человек. В конце августа Люся получила от Кости первый перевод — четыреста рублей. Это были большие деньги. Ведь Костя, будучи пока что младшим научным coтрудником, зарабатывал в институте сто двадцать, Люся — немного больше. но она помогала сестре Вере, которая училась в Новосибирском университете, и, кроме того, каждый месяц посылала в деревню больной матери чай, конфеты, хорошее мыло… А тут — четыреста. Люся купила дочери дубленку, совсем еще новую, у Нелки Гофман, водь школу кончает девочка. Потом пришла на институт телеграмма: "ПРОШУ ДАТЬ ЗА СВОЙ СЧЕТ ДВА.МЕСЯЦА СВЯЗИ ПЕЧАЛЬЮ НА СЕРДЦЕ". Директор (мой руководитель) и замдиректора (руководитель Иванова) посовещались и дали месяц. Пусть подышит. Кандидатскую сделал. То, что он давно мог защититься, все знают. Разбрасывается товарищ. Теперь впереди докторская. Пусть наберется сил… И грянул перевод в пятьсот рублей. И еще в четыреста пятьдесят. Люся купила магнитофон "Джи- ви-си", добавив триста из тех, что думала отдать за ремонт чужим людям. И записалась на румынскую мебель… А тут появился сам Костя — как раз перед ноябрьскими праздниками, с первым снегом — загорелый. весь какой-то полуголый, в голубых драных джинсах, в черном мятом кожаном пиджачке, надетом поверх тельняшки, на ногах красные бутсы, как у футболиста. Кудри висят до плеч, выпрямился, глаза сверкают, огромные и без очков, как лупы из магазина. в руке курительная трубка. Сразу пробежал к директору — просить для поправки здоровья год за свой счет. Тому не с кем было посоветоваться — его заместитель, доктор биологических наук Утешев, руководитель Иванова, отдыхал в Гаграх. Оказывается, Иванов к тому времени уже завербовался куда-то на Север, захотел испытать себя на кинжальных ветрах Таймыра.