Дома я посмотрел— там лежали золотые сережки для мамы. Выругавшись, я побрел в институт. Скучное это дело — отпуск. Сию секунду ехать к матери я не мог — сразу поймет по лицу, что со мной что-то неладно. А начну врать — начну заикаться, она еще больше расстроится… Я заглянул на ВЦ, чтобы отчитать Люсю, и увидел, что она в белом халате стоит с Серегой Поповым, разглядывают длинный лист бумаги с ноликами и единичками. Я сунулся к своим, в кристаллофизику. "Интересно, проверил ли директор кристалл чернита? И отразилось ли то, что семь минут не било света, на свойствах драгоценного камушка?" Но шефу было не до меня. Бронзовый после Югославии, как Фантомас, он. резко жестикулируя и расхаживая по лаборатории, диктовал статью секретарше Аллочке, которая сидела перед ним на стуле. В таком положении они получались абсолютно одного роста. Шеф махнул мне приветственной рукой и отвернулся — я для него не существовал, я был в отпуске. Вместо меня бродила некая тень с картонкой на груди: СОЧИ. Или: ЯЛТА. Лаборант Вова, надув губы, читал тайком у окна книжку стихов Роберта Рождественского. Эк его — после Китса и Цицерона! Что случилось-то?!
На улице я встретил Светку. Она шла, как взрослая. глядя под ноги и о чем-то думая. Увидев меня, кивнула и проплыла дальше, высоко поднимая, как цапля, ноги. — ветер намел на асфальт первые листья, и девушка берегла от пыли белое, уже знакомое мне платье…
Я забрел в телефон-автомат, кинул в гнездо монетку и набрал случайный телефон. Монетка провалилась. раздались короткие гудки. И здесь не везет! Я повернул к дому — пора все-таки собираться ехать к маме.
В почтовом ящике что-то белело. Может, повестка из военкомата? Вот бы весело! Но это было письмо от какого-то Конькова из Абакана. Странно, у меня в Абакане — никого.
Разворачивая на ходу письмо, я поднялся к себе. И только сейчас понял, что оно — от Кости. И скорее всего, написано еще до его владивостокских дел. Точно, вот штемпель — шло дней 20. Пролежало где-то…
"Вдогонку тем моим соображениям… Можно ввести начало координат — ноль живого мира: 0жм. Получается даже — начало мужчин и женщин. Так вот, каким сроком оно датируется — это Сереге считать. А вот ПОЧЕМУ возникло? Вопрос вопросов. (Между прочим, чем не имя и хвамилия? Вопрос Вопросович Вопросов.) Что мы знаем из загадок природы:
Существуют странные, качающиеся, как маятник, химреакции. Ты физик, химию знаешь плохо, могу сказать: это периодические химреакции. Капля раствора, предоставленная сама себе, становится то красной, то синей. Без конца! Как живее существо. А ведь по второму закону термодинамики все стре мится к дезорганизации, к некоему концу. Почему же здесь не так? Возьми бромат калия, сульфат церия, лимонную кислоту и разбавленную серную кислоту. В красно-оранжевом растворе будут ходить голубые полны и исчезать. И снова появляться. Будет работать вечно эта игрушка.
Взять амебы. Если эти одноклеточные поместить в культиватор и дать им бактерии для питания. амебы будут жить нормально — делиться, веселиться. Но если бактерий МАЛО — одна из амеб берет на себя роль лидера, испускает некий призыв-химреагент АМФ. И все остальные амебы сгруппировываются вокруг нее. Так легче выжить. Примитивная организация живых организмов. Колхоз нулей.
Илья Пригожин (не Рогожин из Достоевского, и вовсе не из СССР, а из Бельгии), кстати, лаур. Ноб. премии, вывел систему уравнений "Брюсселатор". О тех самых качающихся химреакциях. Вдали от равновесия флюктуации могут возрастать, придав системе некую организацию. Непонятно? Свет солнца порождает маятниковые химреакции на Земле, а они, в свою очередь, за миллиарды лет… много таинственных группирующихся образований. Из одной из них и могла… но КАК?!
Опять пришли к нулю. Я думаю, эту загадку нам не решить Не может один человек самою себя лично познать! Не взрежет же он живот, не раздробит себе мозг, сидя перед зеркалом! Так и все живое не может постичь свое зарождение в далеком прошлом Придется просчитать столько реакций НАЗАД, что за это время человечество уже состарится и вымрет… Поэтому кончай базар и демагогию! Живите весело! "Пейте, пойте в юности! Бейте в жизнь без па-ро- маха!.." Зайдешь в мою лабораторию, увидишь колбы на столе — трахни первой попавшейся палкой! Толстой правильно говорил: "В мире насчитали одних мух сорок тысяч видов! Когда же тут о духовной жизни думать?!" Мне любой светлячок на ночной травинке, Нестеров, дороже любого твоего кристалла, будь он хоть со стол величиной! И тебя мне не жалко — ловил бы лучше рыбу, как твой отец…"