Мы с братом пилили и кололи дрова — тут возле каждого дома высились горы темных неошкуренных бревен, выловленных из моря. Государство не то что не было против — наоборот, поощряло деньгами тот промысел, потому что ниже по течению — нежная, хрупкая плотина с перепадом воды сто десять метров…
Намахавшись колуном по очереди, мы потом пили замечательное пиво из райцентра, не хуже чешского (говорят, оборудование привезли из ЧССР). Заедали вяленой сорожкой, которой у Михаила было больше, чем щепы во дворе. Как и во времена отца, на заборах. на воротах клетей сохли ядовито-зеленые импортные и черные наши сети. Когда они просыхали, их скидывал ветер, и в них попадались куры. Михаил курил, по привычке, перенятой от отца, взяв папиросу и кулак, словно бы для того, чтобы согреться, и расспрашивал меня про успехи в науке. А какие у меня успехи…
А мама с Таней ходила на море полоскать белье. Море цвело. На колонке же вода была желтоватой. Председатель колхоза Поленов обещал, что скоро всю ржавчину из труб вынесет и вода станет прозрачной. "Не жалейте воды, бабы, — говорил он, — не экономьте!" Все было как всегда…
Мать болела, у нее от перца и соли, которые так обожал отец, до сих пор ныла печень, да еще от вечного стояния на ногах в магазине развился жестокий ревматизм. Она все время глотала какие-то желтые шарики. Таня, будучи человеком серьезным и беспокойным, решила проверить мамину аптечку, полезла в буфет и наткнулась на бесчисленное количество треснувших от времени таблеточек в целлофане, просыпавшихся порошков… "Господи! — поразилась Таня. — Это надо немедленно!.. Это яд!.. Их ни в коем случае!.." Мать с сожалением смотрела, как Таня закапывает лекарства на огороде. "Да че им сделается?! — не понимала мать. — Лежат и лежат". Таня, подняв палец, объяснила, что, если срок хранения истек, можно отравиться. "И вообще, — Таня перешла на шепот, — лекарства вредны! Вот мы, врачи, сами стараемся их не принимать…" И с той поры мать мне и письмах писала: "Печень болела вчера, попила воды сырой с медом — и как рукой сняло! Права твоя Таня, мы уж забыли народную медицину с этими переездами, хорошо хоть ученые люди помнят…"
Как она там?.. Не болеет?.. Вот и мост. Миновав поселок гидростроителей, — автобус выехал ка длинное, узкое, железное сооружение, перемахнувшее через Реку. Под нами бурлила вода. Слеза же, над головой, угрюмо высилась плотина, затмевая свет небес. Где-то там, под облаками, летят сейчас моторные лодки; может, и мой брат что-то ловит, матерясь, как отец, в рифму… Автобус миновал Реку, зарычал, затрясся, выбираясь из распадка вверх- туда, к новым поселкам, к высокой поверхности воды, оставляя за собой, внизу, старые устойчивые берега, старый задымленный город…
Тут, за плотиной, вся тайга была, конечно, порезана и переломана, чувствовались следы великого строительства. То можно было увидеть некое ржавое зубчатое колесо, размером с двухэтажный дом, вросшее в землю… то глаз угадывал среди бурелома отпавшие челюсти экскаватора. Там и сим торчали высоковольтные мачты, гудели огромные трансформаторные станции, размером с футбольное поле, отгороженные крашеными решетками. Дорога сразу стала уже, асфальт сняли, пошла щебенка, зачернели выбоины. По краям дороги замерли в нелепых позах трактора — то ли брошенные здесь в те громкие годы, а то ли изнемогшие нынче без бензина — наверняка у них тоже есть месячники экономии…
Наконец, наше новое село. Вот они, эти крашенные в желтую и зеленую краску стандартные дома из бруса. Наличники грубые, квадратные (резать по дереву уже не умеем), но прихотливо разрисованные. как на детских картинках.
И все-таки это деревня. В переулках среди крапивы пламенеет нежно-розовый иван-чай. жужжат пчелы. Переходят дорогу белые гуси, вожак шипит грозно, как автоген. Изгибаясь в воздухе, летит паутина, словно в истоме потягивается невидимая красавица. А может, все эти паутинки — всего лишь очертания каких-то огромных невидимых существ на земле? Дует теплый, почти горячий к вечеру ветер. Он пахнет зеленым, зацветшим морем и полынью.
А вот и мой отчий дом — новый, подаренный государством, взамен того, затопленного, — с волнистой шиферной крышей, с палисадником, полним белых астр. За воротами, во дворе, вижу кирпичное строение — три гола назад Мишка только начинал возводить, теперь дом почти готов. Красный и белый камень вперемешку, как шахматная доска. Правда, вместо крыши пока что одни ребра вокруг печной трубы. Но это дело недолгое, я помогу. Хотя ничего не умею…