Сейчас выскочат навстречу: почему один? Что хоть сына не привез?.. Но никто не вышел на крыльцо. Наверное, взрослые на работе, а племянница Олька в детском саду.
Увидев на двери замах, я по привычке зашарил под половиком. Но ключа не было. Да, новые времена, ходят всякие бродяги, а многие из них тоже в деревне выросли, знают, что где искать. Вот и забрали хозяева ключи с собой.
Сев на нагретые доски, я подставил солнцу лицо. Еще ни разу я так не приезжал. Меня разбудили голоса — это была вся семья: мать, Ксения, жена Миши, и сам Миша с дочкой на руках:
— Господи, прям бич!., как чужой!., че не за- шел-то?!
— А ключи?! — сказал я, продирая глаза.
— Да в окно б залез! Все же знают — сын!..
Мама моя — невысокая женщина с плаксивым выражением на лице, будто всю жизнь стоит на ветру или на дожде. Она обняла меня. Потом, по шутливой привычке, что ж, кол, не приезжал, невесело ткнула меня ладонью в плечо Ксения. Не в радостный час я попал сюда — заболела Олечка, они сейчас были с ней у врача. Скарлатина.
— Будь прокляты эти детсады! — ругалась шепотом Ксения, помогая Михаилу уложить дочку в спальне на высоких перинах, на вышитых подушках. — То отравят, то простудят…
— Оса, — говорила еле слышно девочка, глядя невидящими от страданий, синими, как лед, глазами на окно.
— Нету осы, нету!.. — шептала моя мать, водя перед ее личиком морщинистой рукой. — Прогнала! Улетела!
— Оса, — не соглашалась девочка.
Три взрослых человека беспомощно топтались над крохотным человечком, которого даже не видно было из-за их широких спин. А я вез им в подарок один из первых моих кристаллов, черно-вишневый рубин "роза". Теперь даже было стыдно представить, как точно так же они толпились бы возле драгоценного камушка на белой подушке, а ведь именно об этом я мечтал, кладя в карман свое давнее творение… "Выкину, к черту".
Мы с Михаилом курили но дворе. Возле забора громоздились поленницы дров. Квохтали куры, предусмотрительно обходя свисающие повсюду сети. Бело-розовая свинья с черным пятком на боку, будто на нее утюг ставили, все подкапывалась под старый дом. На каменный она и не смотрела — там бульдозером не возьмешь. Неожиданно заявилась с улицы, сама открыв ворота, пестрая кривогубая корова, подошла к крыльцу, замычала — требовала воды. Тут же выбежала, как молоденькая, мать — вынесла кормилице ведро. Где же моя сестра Наташка?
По вот и прозвенел велосипед за калиткой — приехала сестра а белом халате. Она у нас доярка, что- то сегодня припозднилась. Чмокнув меня в щеку холодными губами, ушла в дом. Тоже, видимо, волнуется за Олечку. Вернулась, достала гребешок, зачесала мне волосы круто и больно назад, чего я никогда не любил, а ей нравилось.
— А я сейчас, Вить, в Сосновке работаю. Там хорошие девки. — И опять ушла в дом, пожевать хлеба. Она такая же неугомонная, как отец. А я, видимо, в мать.
Михаил спросил:
— Ну. как твои дела?.. — И тут же стал рассказывать про Наташку: — Взялась обслуживать полетала. дура… в газете про нее, пятьсот получает, а подруги обозлились… то одну пакость, то другую… сами-то так не умеют. Вот и ушла в соседнюю бригаду.
Я все ждал, что он спросит про моего сына, и приготовился рассказать, как Мишка нынче поступал но физмат, будет учиться у моего шефа, а возможно даже — у меня (если зимой защиту кандидатскую. со следующей осеки буду читать студентам физику твердого тела). Таня брала отпуск и весь август просидела с сыном, от экзамена к экзамену. Некий Валера помогал. Скажу так: приехал только повидать, на два-три дня, потому что дома обещал ремонт. Ремонт — это уважительная причина. И сердиться не будут. Но никто у меня ничего не спрашивал ни про Мишу, ни про Таню — то ли не до них было, то ли что-то сами узнали и не хотели смущать меня. Лишь Ксения, выйдя на крыльцо, пробормотала:
— Жаль, Таньки нет — врач… а наша сидит, ведьма, людей обойти не может — собак, видите ли, боится, у нас и собаки нет… И вдруг закричала на Михаила: Ты набойки прибил? Разве эти я просила? Это ж целые подковы! Что я, лошадь?
— А ничего еще, — ухмыльнулся Михаил, — ездить можно. Ксения, приходи в воскресенье!
— Да ну тебя, — отмахнулась бойкая его жена, ткнула руки в боки. От нее, как и от моей мамы, пахло сладким печеньем и нафталином — тоже работает в магазине, и уж, во всяком случае, разговаривать с мужиками научилась. — Сколько раз говорила — что у папани вашего получалось, у вас ни в жисть!
Михаил слегка обиделся и, подумав, задал невозможный мат в рифму, где поминались небеса, бог, бабы с коромыслом и немыслимые пропасти земли…