— Малодушный тип!
— Гм. — Крестов медленно улыбнулся. И я подумал — он беспокоится только за меня, на Костю ему плевать, не так уж он желает добра Утешеву, чтобы просить своего сотрудника век бегать-искать Иванова. Шеф снял очки, обнял меня, как отец блудного сына, и вышел.
И я подумал: "Черт с тобой. Костя! Пропади! Сгинь! А я стану, стану известным ученым! Кто-то сказал, главная составляющая часть таланта — надежда. Тебя кормили с детства конфетами, все у тебя было — белый рояль, костюмы… еще неизвестно, золотую медаль в школе заработал… Все твои бунты от жиру!"
Но только я углубился в расчеты — пришла Люся.
— Ну, что еще?! — вырвалось у меня. И чтобы как-то смягчить снос хамство, я сделал вид, что интересуюсь работой ЭВМ. — Опять стоят?
Люся отрицательно покачала головой. Она села. Она преданно заглянула мне в глаза. Она сегодня не спала.
— Нет-нет, я тебя больше не дергаю. Зять поедет!
— Какой еще зять?! — Я совсем забыл про Вову.
— А что? — И она позвала: — Владимир!.. Его очередь!
И вошел Вова — в шерстяной шапке, вроде буденновки (наверняка Люся и вязала!), в штормовке, надетой поверх двух свитеров, в брезентовых штанах и в огромных альпинистских ботинках. Я глянул в окно — сыпал белый мягкий снег.
— Ну и где вы думаете его найти?
Люся, махнув рукой, выслала Вову из лаборатории и, смущаясь, зашептала мне, что думала все утро… А что, если на ЭВМ прикинуть, где сейчас может быть Иванов? С какой-то долей вероятности. Допустим, по одной шкале взять смену его профессий: шахтер, путеукладчик, охотник, моряк… а по другой — географические точки его пребывания: Норильск, БАМ, Тува, Владивосток… Богучаны… куда он дальше метнется? И кем будет? Люся обратилась было к Сереге Попову, но тот сказал, что задача сформулирована неконкретно, что компьютеры взбунтуются, в данном случае действует закон Броуна (как у мечущейся осенней мухи), что Костя с таким же успехом может быть одновременно где угодно, даже сейчас у нее дома! Люся сбегала домой на всякий случай и вот пришла ко мне: не смогу ли рассчитать? Люся попробовала бы сама, но засмеют женщины — сотрудницы, а если я сделаю заказ — предварительно зашифровав его, конечно, — они все мигом исполнят.
С жалостью я смотрел на Люсю. Скоро она с ума сойдет с этим Костей. "Да не стоит он твоих мук! Плевал он на нас!"
— Что скажешь? — с надеждой прошептала Люся. — Глупость?.. — И она заплакала. — Господи!.. За что на меня такая напасть?! — Она рыдала, тряся рыжей, много раз в жизни крашенной — чтобы только нравилось Косте — головой. Вдруг, тяжело дыша, схватила меня за руку. — Слушай, а как там было в письме? Куда он собирался на Новый год? В Норильск?
Если бы я точно знал. Какой-то Нор… или Ноф… Жаль, я порвал письмо. Мы бы под лупой изучили оборванное слово.
— Может, Ногинск? — гадала Люся. — Это бы хорошо— он под Москвой… А не Нар?.. Есть Нары. Или Мары?!
— Кажется, Нор…
— Тогда точно Норильск!
— Нет. там была закорючка… чуть ли даже не "ф". Может, он хотел сказать — на фиг?!
— Да-да! — заволновалась Люся. — Он любил это слово! Он никогда не матерился, не то что ты! Где же он собрался Новый год встречать, если на фиг?.Может, на Чукотке? А?!
Мы в этот день послали телеграммы в города: Норильск, Ногинск, Нодинск. Наро-Фоминск, на мне Дежнева, причем и на имя Иванова, и на имя Тюрина. Но ответа не было…
Люся одела Вову в шубу с прорезиненным верхом (производства Латвии), достала летчицкие унты.
— Давай подождем — сказал я ей, мысленно желая Косте слечь от болезни и подумать, сколько обид он причинил своим друзьям, которые желали ему добра. — Вот грянут посильнее морозы — сам вернется.
— Он уже сейчас мерзнет! — страдала Люся. Она повесила дома огромную карту СССР и цепляла к ней какие-то красные флажки. — Вот ты в демисезонном, а он небось в пиджаке!
Чтобы ей было как-то легче, чтобы не смотрела на меня неодобрительно, я до самых буранов пробегал в плаще и в кепке. Ударили морозы, сорвало остатки красной листвы с деревьев. От Кости по- прежнему не было никаких вестей. Может быть, нам следовало уже давно обратиться к помощи милиции, но суеверная Люся не хотела…
Наступили сумеречные декабрьские дня. В институте все время горел электрический свет, замдиректора товарищ Поперека совершенно спал с лица — экономия летела к черту.
Я пытался хоть как-то расшевелить своего лаборанта, чтобы парень работал, но Вова целыми днями сидел и уныло смотрел на дверь. Он ждал Свету, ни о чем больше не мог думать. К вечеру она заглядывала, и молодые убегали целоваться в подвал института. где хранились баллоны с жидким кислородом. Вахтер Петр Васильевич им разрешал, даже поставил там два железных, невозгорающих стула, он взял слово, что Вова не будет курить. Вова не курил— курила, подражая матери. Светлана. Я пригрозил, что губы оторву, если еще раз учую запах мерзкого табака из ее прекрасных уст… Плохо, когда дите растет без отца.