Он блестит золотом, с крошечными камнями, которые напоминают мне австралийские опалы разных размеров. Камни расположены через неравные промежутки, гарантируя, что, как только ваш взгляд коснется браслета, вы не захотите отвернуться.
Концы браслета изогнуты в закрученном узоре, и я хмурюсь, не зная, как его носить. В то время как верхний вихрь будет располагаться вдоль предплечья, нижний должен лежать на верхней части руки.
— Сколько? — спрашивает Ракиз. Затем он посылает улыбку, которой он никогда и никого не одаривал в лагере. Ту, которая приглашает получателя этой улыбки поиграть с ним.
Глаза торговки загораются, и начинается торг.
Через несколько минут я изо всех сил стараюсь не закатить глаза. Торговка и Ракиз дошли до перепалки. В словесную перепалку, где фразы варьируются от тонко завуалированных оскорблений до двусмысленных комплиментов.
— Я не знал, что этот рынок опустился до грабежа, — в какой-то момент говорит Ракиз.
— Я и не подозревала, что ты страдаешь от нехватки средств, араз, — с ухмылкой отвечает женщина, и глаза Ракиза сужаются, а мои расширяются. Я уже слышала это слово.
Араз — это жаргонное слово, обозначающее короля. Каким-то образом эта женщина точно знает, кто такой Ракиз. Если это раздражает Ракиза или заставляет его нервничать, то никто об этом не узнает. Медленная улыбка расползается по его лицу, и он кивает ей, как будто принимая ее точку зрения.
Ракиз говорит что-то, чего мой переводчик не улавливает, и женщина смеется, запрокинув голову. Она смотрит на меня, сверкая глазами, и я поднимаю бровь.
Она что-то бормочет в ответ Ракизу, и я использую это время, чтобы бросить взгляд на несколько ближайших торговых лавок.
Надо же! Эти кусочки ткани выглядят удивительно знакомыми. Я сужаю глаза, затем поворачиваюсь, когда Ракиз берет меня за локоть, толкая меня в угол, где немного тише.
— В чем дело? — я улыбаюсь, когда замечаю браслет в его руке. — О, я смотрю, ты раздобыл себе побрякушки, ваше величество?
Он смотрит на меня так, словно я самый тупой человек на этой планете.
— Эти побрякушки я раздобыл для тебя, карья.
Я ухмыляюсь, услышав, как Ракиз произносит слово «побрякушки». Перевода для этого слова нет, поэтому он искажает английский до неузнаваемости.
Потом я хмурюсь.
— Подожди, что?
Он бросает на меня нетерпеливый взгляд, и его рука слегка сжимает мой локоть, словно боится, что я внезапно отдерну руку.
Сегодня на мне единственный предмет одежды, который мне удалось спасти после крушения — моя чистая майка. Я прикрыла ее одним из жилетов воина, который швея каким-то образом ушила и подогнала под меня, оставив руки голыми.
— Я не могу…
Ракиз игнорирует меня, держа мою руку в своей. Я приподнимаю бровь, когда он осторожно поворачивает браслет, слегка приоткрывая его, пока не сможет надеть на мое запястье, а затем на локоть.
Как только он обвивает мой бицепс, он закрывает его, и я моргаю, глядя на него.
О. Это вовсе не браслет.
Это совершенно ошеломляет. Золото блестит на моей коже, изысканно в своей простоте. Камни улавливают свет, но вместо того, чтобы кричать «посмотри на меня», они дополняют золотой блеск.
Я не ношу много украшений. Но это похоже на то, будто Ракиз проник в мой мозг, а затем выбрал именно то украшение, в которое я бы влюбилась.
— Я не могу его принять, Ракиз…
Он просто улыбается мне, и его пальцы гладят прохладный металл и ласкают мою руку.
— Оно словно создано для тебя, моя воинственная человечка, — его взгляд скользит по моему телу, а затем возвращается к моему лицу, и в его глазах плещется удовлетворение от того, что он видит.
Он придвигается ближе, его взгляд падает на мои губы, когда он наклоняется. Но он меня не целует. Вместо этого он терпеливо ждет, когда я проявлю инициативу. Я хмуро смотрю на него, даже когда протягиваю руку, хватаю его за рубашку и притягиваю к себе, прежде чем вложить каждую унцию своего смущенного разочарования в наш поцелуй.
Кто-то откашливается, и Ракиз медленно отстраняется. Уголок его рта приподнимается, когда он пристально изучает меня, и, к моему шоку, я практически краснею.
Что, черт возьми, со мной происходит? Я отодвигаюсь, и Ракиз позволяет мне отступить, хотя его глаза следят за мной. Тагиз снова откашливается, на его лице ясно читается веселье, когда я смотрю на него.
— Мы поспрашивали всех наших знакомых, и никто ничего не сказал, — говорит он.