— Так что за повод, Цахес? — деловито спросила она.
— Петиция, — хмуро ответил Цахес, прожевывая картошку. — Руфус рассказал, небось?
— Не успел, — признался Руфус.
Цахес глубоко вздохнул.
— Наливай по второй, не томи… В общем… Увольняют меня. Ходил вчера, носил петицию по отделам. Сегодня вот к начальству пошел.
— И как?
— А никак. Знаете, что они сделали?
— Что?
Цахес поднял стопку и выпил.
— А ничего! — еще один кусок картошки с корочкой сыра отправился в рот. — Даже читать не стали. Этот козел, Азиз. Он даже не взглянул на нее. Взял, и… Порвал. Кх, кх, кх. Порвал, вот так вот, на куски, и швырнул в корзину. У нас, говорит, молодым везде дорога, а тебе, мол, старый черт, у нас почет и заслуженный отдых. И катись, дескать, колбаской на все четыре стороны.
Цахес постучал пустой стопкой по столу. Глаза его были пустыми, уголок рта подрагивал. Руфус поспешно плеснул ему еще шнапса.
— Вот так вот, — сказал Цахес. — Вот так вот. Работаешь. Душу вкладываешь. Душу свою! В эту!.. Паршивую!.. Работу!..
Лилита похлопала его по плечу.
— Сочувствую.
— Ну… Это… спасибо. Давайте, что ли…
Они чокнулись, выпили. Руфус не знал, что сказать и молчал. Цахес угрюмо ковырялся в тарелке. Лилита, порозовевшая от шнапса, похоже, пребывала в отличном настроении. Проблемы Цахеса не волновали ее ни в малейшей мере.
— Ешь курочку, детка, — сказала она Ким. — Курочка очень полезная.
— Я ем, — отозвалась Ким. — А знаешь, что я рисовала вчера у папы?
— Что?
— Показать тебе?
— Давай после ужина, детка. Поешь сначала.
Но Ким уже соскочила с табурета и унеслась в свою спальню. Вернувшись оттуда, она вручила матери растрепанную стопку бланков, покрытых ее мазней. Лилита отложила вилку и быстро просмотрела несколько верхних рисунков.
— О, а этот мне нравится, — сказала она. — Только «в котле» пишется с буквой «О». Не возражаешь, если я возьму его себе на память?
— Конечно, — пожала плечами Ким. Она уже забралась обратно на табурет и теперь вгрызалась в куриную ножку.
— И ведь пятьсот лет, а! — воскликнул горестно Цахес, не обращаясь ни к кому конкретно — скорее, просто отвечая каким-то своим мыслям.
— А пенсия, — поинтересовалась Лилита. — Что тебе пообещали?
— Шиш с маслом, — ответил Цахес.
Ким захихикала.
— Шиш с маслом, — повторила она. — Шиш с маслом!
— Перестань, мышка, — одернул ее Руфус.
Ким сложила губы трубочкой и потянула отца за рукав рубашки, заставляя его наклониться. Всунув губы почти в самое его ухо, она зашептала:
— А дядя с тобой работает?
Руфус кивнул.
— А он тоже наказывает плохих дядек?
— Мышка, давай не будем за столом…
Но Цахес уже успел заметить заинтересованные взгляды Ким.
— Что, кроха? Спросить что-то хочешь? Кх, кх. Так ты не стесняйся, спрашивай.
— Да, ничего, Цахес, просто интересуется, где ты работаешь… Хм, в смысле, работал, — ответил Руфус.
— А-а… Смоловарни, — сказал Цахес, глядя на Ким. — Смоловарни, будь они неладны.
Ким поморгала. Любопытство под давлением в несколько атмосфер распирало ее изнутри. Пару секунд она собиралась с храбростью, а потом спросила:
— А что это такое?
— Кх, кх… Смоловарни-то?.. Ну, как… Вот смолу видела? Смолу с деревьев? Вот представь озеро из такой смолы. И кипит. Ну и мы туда, значит, ссыльных, да с головой, а ежели высунется — крюком по башке ему, ныряй, подлец!.. А если…
— Кхм, — громко кашлянул Руфус. — Цахес, извини. Пожалуй не стоит ребенку… Ну, ты понимаешь.
— А? Ну, впрочем, да. Кх, кх.
Руфус посмотрел на Ким. Она сидела молча, во все глаза глядя на старого Цахеса. Руфус потрепал ее по плечу.
— Кушай, мышка. Тебе надо сил набираться.
Ким помотала головой и повернулась к матери.
— Мама, я все. Можно я в спальню?..
— Иди, только ручки вымой. А курочку что не доела? Доешь курочку.
— Я не хочу.
Ким выскочила из-за стола и побежала в ванную комнату.
— Что сказать надо? — крикнул ей вслед Руфус, но опоздал: Ким уже открыла кран и не слышала его.
— Хорошая, кх, кх, девочка, — прохрипел Цахес. — Наливай.
Руфус налил.
V
Ушел Цахес около одиннадцати. Руфус, с трудом поднявшись с табурета, проводил старика до калитки.
— Дойдешь?
— А кх, кх, кх-куда же я денусь? — ответил Цахес. — Ладно… Давай. Удачи.
И побрел в темноте. Был он сильно пьян, его качало из стороны в сторону, но тем не менее ему удавалось не только двигаться, но и придерживаться взятого курса. Руфус подивился, как Цахес вообще умудряется стоять на ногах, ведь он в одиночку выдул не меньше трех четвертей бутыли.