— Это что же за медведь такой умный? — удивился Денисов.
— А ты думаешь, они дурнее нас с тобой? Да иной хошь кому сто очков вперед даст! Помнишь, я тебе про Маркела Наконечного говорил? Вот уж кто ведмедей-то знал! Дак он и не сумлевался: они все понимают. С вогулами знался Маркел-то, он и жену у них взял, сам-то Василисой ее звал, а на деле никакая она не Василиса была, а звалась по-ихнему, по-вогульски; дак эти самые вогулы говорили, что ведмедь, дескать, и мысли твои отгадать может, а не то што речь.
— Чудеса в решете! — сказал Денисов.
— Может, и чудеса, а только вогулы говорили, што раньше ведмедь был человеком, потому все и понимает. Ты когда-нибудь ободранного ведмедя видел? Нет? То-то же. А ты как-нибудь посмотри — чистый мужик, аж жуть берет. Я-то первый раз увидел, когда меня Маркел с вогулами на охоту взяли. До этого-то я соболевал, а тут Маркел пристал, как с ножом к горлу, пойдем да пойдем, тебе с твоей силой только на ведмедя и ходить, ну я и согласился. Схожу, думаю, посмотрю, глядишь, пригодится. Ну пошли, а мне Маркел по дороге и говорит: ты, парень, вслух ведмедя ведмедем не называй. Услышат вогулы — никакой охоты не будет, назад придется вертаться. А почему, спрашиваю, не называть? Обычай у них такой, отвечает Маркел. Боятся, што ведмедь услышит и убежит из берлоги. Ну раз такое дело, думаю, буду молчать. Пришли к берлоге, а вогулы достают из котомок мясо и начинают што-то по-своему талдычить. Чего это они, спрашиваю. А Маркел: ведмедя в гости приглашают, говорят, што не мясо его им нужно, мясо у них есть, а штоб он к ним в гости пришел. Чудно, думаю. Чего приглашать, выгонять из берлоги надо да стрелять. Зачем тогда приходили? Потом-то так и вышло, убили мы его, а когда в деревню привезли, дак, ей-богу, парень, спектакля началась. Вогулы-то на ведмедя шапку надели да пять раз выстрельнули — кобеля, значит, привезли, не матку, а сами все кричат: мы, мол, не хотели убивать, елка нас заставила.
— А это-то для чего? — спросил Денисов.
— А штоб оправдаться перед ведмедем. Не оправдаешься — он, хоть и мертвый, а встретит тебя в лесу и задерет. Даже и когда мясо-то ели, все говорили, што не они, мол, его едят, а вороны, и все по-вороньи каркали. Во, парень, дела-то какие.
— Ну а ты сам веришь в это?
— Дак как тебе сказать? Верю не верю, а про себя держу. Умный зверь ведмедь. Со своим-то што собираешься делать?
— Даже и не думал. Пускай живет, а там видно будет.
— Оно, конешно. В случае чего всегда продать можно. Вон хошь цыганам, с руками возьмут.
— Не, цыганам не буду. Видел у цыганов: они им кольцо в нос проденут, да на цепь. А потом говорят, пляши, миша. А миша не хочет. A-а, не хочешь? — дерг за цепь. Тут не то что запляшешь — вприсядку пойдешь.
— Эк ты сразу, уж и сказать нельзя! Пущай живет, мне-то што. А вот тебе — это да. Счас-то он еще маленький, а подрастет, с ним хлопот не оберешься. Ну ладно, дело хозяйское, лучше пойдем-ка, посмотрим на твоих.
Но «смотрины» неожиданно осложнились: Найда, встретившая в прошлый раз Федотыча более-менее спокойно, на этот раз взбеленилась и не подпустила охотника к щенкам.
— Да ты что, дуреха? — удивился Денисов, пробуя успокоить собаку.
Но в Найду как будто бес вселился. Она, видно, чуяла, что Федотыч пришел неспроста, и вся захлебывалась от злого лая. Пришлось спровадить ее на улицу, но, когда закрыли дверь, в сарае стало темно, да и Найда скулила и царапалась в дверь, и Денисову ничего не оставалось, как только отвести собаку в чулан.
Щенята и медвежонок, напуганные шумом, зарылись в сено с головой, но Федотыч, ухватив медвежонка за шиворот, извлек его на свет божий.
— Ишь как надулся, лешак! — сказал охотник, щекоча медвежонка по тугому, раздувшемуся от Найдиного молока брюшку. — Справный звереныш, справный! Ну а вы где там? — наклонился он к щенятам, которые, спрятав головы, но выставив наружу толстые задики, думали, что их не видно. — Ну-ка, дайте и на вас взглянуть!