И опять выручил старый знакомый, тот, что надоумил Денисова податься в егеря, — привел откуда-то Найду, пеструю, как сорока, лайку-трехлетку. С ней и стал Денисов коротать длинное зимнее время. И не заметил, как прожил на кордоне пять лет.
На берлогу этой зимой Денисов наткнулся случайно. Пошел, как всегда, в обход и в ельниках, куда заглядывал не раз, вдруг увидел саженный сугроб, из которого во все стороны торчали хворостяные комли.
Батюшки-светы, никак берлога! Такого оборота Денисов не ожидал. Никакой кучи осенью здесь не было, это он знал точно, откуда ж ей взяться, если не медведь натаскал?
Денисов торопливо достал из-за спины ружье, разломил его и вложил в стволы патроны с пулями — не дай бог, выскочит хозяин. Но медведь то ли крепко спал, то ли его вообще не было в берлоге, только никто на Денисова не выскочил, и он, одолев первый испуг, решил все-таки узнать, берлога ли перед ним или просто так, одна видимость. Стараясь не наступить лыжами на какой-нибудь сучок и ничем не звякнуть, Денисов обошел вокруг кучи и в одном месте увидел в ней дыру, заткнутую изнутри мохом. И вновь стало зябко спине, потому что заткнуть дыру никто, кроме медведя, не мог. Стало быть, там косолапый, внутри. И тут же Денисов убедился в этом окончательно, заметив на кустах рядом с дырой осевший на них куржак, а говоря попросту, иней, который образуется от дыхания спящего зверя.
Дальше Денисов не стал и смотреть. Со всеми предосторожностями повернул от берлоги и припустил по старой лыжне, оглядываясь назад и благодаря бога за то, что тот вовремя сподобил Найду щенками. Не ощенись она — наверняка увязалась бы за Денисовым и подняла б медведя. А уж что из этого вышло бы — подумать страшно…
Будь Денисов охотником, находка берлоги обрадовала бы его, но он не любил баловаться ружьем, носил его с собой на всякий случай и потому остался равнодушным к своему открытию. Леший с ним, с этим медведем. Сосет себе лапу, и пусть сосет.
Но жизнь устроена хитро, как часовой механизм. Все в ней цепляется одно за другое, да так, что и понять нельзя, почему зацепилось.
«Зацепилось» и у Денисова.
За пять лет, что он жил на кордоне, он все на нем привел в порядок, отремонтировал, переделал, укрепил. Но была одна мысль, которая глодала его, — пристроить к дому веранду. В доме всего одна комната, да и ту чуть не всю занимает печка, и, когда появляется жена с ребятней, всем и поместиться-то по-человечески негде. А была бы веранда — и никаких забот. Но для веранды требовались тес и стекло, которые могли дать только в лесничестве, потому что доставать материалы обходным путем Денисов не хотел. Тридцать пять лет жил честно, честно хотел жить и дальше.
И вот, думая о веранде, он вдруг вспомнил: елки-моталки, а ведь городской-то лесничий, для которого выписать кубометр тесу — все равно что чихнуть, — заядлый охотник! И наверняка не откажется от медведя, если сказать ему про берлогу. А когда добудут мишку, тут и обмолвится насчет теса. Под хорошее настроение дадут, и думать нечего.
Цепочка получалась прочная — ты мне, я тебе, но как раз это и совестило Денисова. Скажи он про медведя — и каюк косолапому, приедут и убьют. Убыток, конечно, не такой уж, медведей в тайге много, да и охота существует по закону, но то, что этого медведя убьют по его подсказке, было Денисову против сердца. Однако и тес был нужен позарез. Медведь вон и тот живет в свое удовольствие, какую хочет берлогу, такую и делает, а тут шестой год над верандой бьешься. А от кого все зависит, от Денисова, что ли? Ведь просил этот самый тес, объяснял положение — все равно не дали. Нету, сказали, на базе. А какое нету! Все завалено, своими глазами видел.
Нужда научит богу молиться — выбрав время, Денисов поехал в город, хотя не очень-то надеялся, что главный лесничий примет его. И не потому, что не захочет, а просто не сможет. Человек он занятой: то заседание, то совещание, а тут какой-то егерь.
Но на деле все оказалось проще. Никакого совещания у лесничего не было, и он принял Денисова, пожал ему руку, усадил напротив себя. Поинтересовался, какие заботы привели его к нему.
Сказать начальству, что приехал специально из-за медведя, Денисов не решился. Скажешь по простоте-то да и налетишь на выговор. Вопрос-то, если разобраться, личный, а ты с ним в рабочее время. Но даже не это останавливало Денисова от того, чтобы сказать все, как есть, — сам этот поступок, по его мнению, очень смахивал на подхалимаж, и у Денисова язык не поворачивался начать разговор. Однако откладывать его было уже поздно, и Денисов, на ходу схитрив, начал плясать, как говорится, от печки — повел речь о нуждах вверенного ему обхода, и в первую очередь о том, что хозяйству не хватает грамотного лесника. А без него лес терпит убыток, потому что хотя он, Денисов, и старается, но лесного дела никогда не изучал и многого не знает. А лес ведь не только охранять требуется, но и сажать, и лечить, и правильно эксплуатировать. Да мало ли еще чего нужно, а у него руки до всего не доходят, вот он и приехал узнать, как быть с этим вопросом дальше.