Ожидание сезона, как всегда, азартило и вселяло надежды на очередной фарт. Но более всего — на новое воровство. Удачная афера с самородком вовсю разожгла алчность Яшки и Кости, и они каждый раз надеялись, что счастье снова привалит к ним. И, приманивая его, перед работой шепотом наговаривали слышанные от бывалых старателей заклинания, которые должны были навести их на золото. В них по большей части упоминался князь тьмы, поскольку среди старателей было распространено убеждение, что бог копачам не помощник. Золотом заведует нечистый, оттого оно так и прячется, но, если нечистого ублажить, он расщедрится и покажет пласт.
Но никакие заклинания не помогали. Найденный самородок был единственным, и впору было отчаяться, однако и Яшка, и Костя с прежним упорством отстаивали свою надежду и твердили черные заговоры.
Надеялись они и в этот раз, но лукавый забыл и думать о них, вместо самородков выковыривались одни только камни.
А тем временем в мире происходили катаклизмы. За девять тысяч километров от них началась война, но они, затерянные в непроходимой тайге, не знали об этом и продолжали бить шурфы и промывать песок. Узнали лишь в октябре, когда вернулись на прииск, немцы уже стояли под Москвой. Дед Николай воинственно задирал голову и кричал, что немцы опять мутят воду, но им все равно всыпят, потому что Ворошилов и Буденный не допустят до такого позора.
Но радио приносило все более зловещие вести. Немцы были под Химками, и в Москве ввели осадное положение. На подступах к городу шли ожесточенные бои, и казалось, что враг вот-вот переломит, но, когда на Красной площади состоялся октябрьский парад, все поняли: немцев остановят. Дед Николай по такому случаю крепко выпил и, расхаживая в сопровождении сыновей по прииску, пытался петь «Если завтра война…».
Сами же сыновья, как и многие другие старатели, написали заявление об отправке на фронт, но поступил строгий наказ: опытных старателей в армию не брать. На общем митинге председатель приискового совета сказал, что в Красной Армии найдется кому воевать, а их дело — давать золото. И как можно больше, потому что золото — это танки и пушки. Ударный труд — вот что требуется сейчас от каждого.
Яшка с Костей в общем настроении участия не принимали. Ни тому, ни другому в голову не приходило проситься на фронт, хотя оба были в самом соку — одному двадцать три, а другому двадцать четыре года. Аморальность, заложенная в каждом и усугубленная постоянным пьянством, окончательно развратила их и сделала отщепенцами, думающими только о собственном благе. Перспектива оказаться на фронте и подставлять себя под пули нисколько не прельщала их, и потому они с тайной радостью восприняли решение о постановке старательских артелей на бронь.
Война ужесточила порядки, но она же развязала руки всякому отребью, кто до поры до времени таился и отсиживался по щелям, кого в свое время не достала рука правосудия, — самогонщикам, спекулянтам, ворью и самым настоящим бандитам. Штаты правоохранительных органов резко сократились, все пожирал фронт, и на приисках и вокруг них ключом забила уголовная жизнь. Оживились скупщики золота, активизировалось воровское прохвостье, участились случаи бандитских нападений. И наконец, подняло свою змеиную голову то, что было задавлено повсеместно еще в конце двадцатых годов, — опиумокурение. Тайными путями на прииски стали проникать наркотики, в основном опиум.
Когда-то опиумокурение в здешних местах целиком находилось в руках обрусевших китайцев, но их давно выселили с приисков, однако споры заразы, как окуклившиеся личинки, сохранились, и теперь из них вылуплялся сам монстр, укус которого был опаснее укуса любого скорпиона.
Первым был ужален Костя. В один из выходных он куда-то исчез и появился только утром. Яшка, взглянув на него, сначала подумал, что Костя пьян, видать, накачался у какой-нибудь «кыры». Но от Кости не пахло, хотя вид у него был хуже некуда: бледный, с мутными глазами, он едва держался на ногах. Яшка удивился. Они с Костей всегда все делали вместе, и пили тоже, а тут вдруг такой случай — насосался один. Но чего приставать с расспросами к человеку, когда ему и без того тошно?
На работе Костя был как вареный и только вечером, в бараке, отошел. Сказал, что отравился, но Яшка по глазам видел: врет.
В следующий выходной все повторилось в точности, и уж тут Яшка не выдержал, прижучил Костю — говори, где был. Тот долго юлил, отговаривался, но в конце концов признался: пробовал опиум. Есть человек, который за деньги может и тебя принять, и, если Яшка хочет, в следующий раз они пойдут вместе.