Такого экивока Денисов не ожидал. Ничего себе уха: иди опять к берлоге да посмотри, там ли медведь! Как будто это барсук, которого можно ткнуть палкой: эй, ты здесь? Ну и гусь этот лесничий! Да только и Денисов не лыком шит и ни к какой берлоге не пойдет. В тот-то раз натерпелся страху, а теперь снова? Была б действительно нужда — другое дело, а то ведь прихоть. Сходи, посмотри! Чего смотреть-то, своими глазами видел: лежит медведь!
Объяснять лесничему ненужность его затеи Денисов не стал. Не поймет человек. Если б соображал, что к чему, не посылал бы. А коли не соображает, лучше не дразнить.
И, отрубив для себя, что никуда не пойдет, Денисов сказал лесничему, что, конечно, сходит, трудно, что ли.
Вот и хорошо, довольно улыбнулся лесничий. Только не стоит затягивать дело, а то у его друзей душа горит, страсть как хочется добыть медведя.
Лесничий отбыл, а Денисов как решил, так и сделал: ни в какую разведку больше не пошел, а, выждав два дня, уведомил начальство — все, мол, в порядке, на месте медведь. Опростоволоситься не боялся. Медведь лежал крепко, и спугнуть его в глухой тайге никто не мог. Поэтому, получив от лесничего известие, что охотники приедут в конце недели, Денисов стал дожидаться их с чистой совестью.
Глава 4
Охота
В субботу после обеда на двух кошевах, набитых сеном, прибыли охотники — лесничий с теми тремя, о которых он говорил, медвежатник и двое возчиков. От возчиков Денисов и узнал, что вообще-то охотники приехали на машине, но оставили ее в селе, а их, значит, наняли, поскольку на машине по такой дороге до кордона не доедешь.
Семь человек — гурьба немалая и для просторного-то дома, и Денисов еле-еле разместил охотников. Но те были не в претензии на тесноту, спросили только, как насчет баньки. Готова, ответил Денисов. Ждал гостей как раз сегодня, потому и протопил с утра. Тогда так, распорядился один из охотников, как видно, главный, которого остальные называли Максимом Петровичем, тогда сходим попаримся. И себе облегчение сделаем, и обычай охотничий соблюдем — идти на медведя чистыми.
Парились в две очереди, а после бани сели ужинать.
Приезжие вынули из своих мешков банки с разными консервами, Денисов поставил на стол свое — чугун с рассыпчатой, белой, как сахар, картошкой, соленые грузди и рыжики, моченую бруснику. Появились и бутылки, но Максим Петрович строго сказал, что после баньки выпить, конечно, не грех, но только чур не набираться. К берлоге пойдут с утречка, и чтоб все были как огурчики.
Присматривая за столом, добавляя по мере надобности закуски, Денисов присматривался и к гостям.
Возчики были мужики как мужики и ничем особенным не выделялись, зато медвежатник с первого взгляда поразил Денисова своим обликом. Не старый еще, лет под пятьдесят, он при среднем росте был так необычайно широк во всем теле, что проходил в дверь боком. Сразу чувствовалось: медвежатник — человек великой физической силы, и об этом лишний раз говорили его руки — длинные, чуть не до колен, с огромными красными кулаками. Такие кулаки бывают у людей, часто работающих без рукавиц на морозе, и, глядя на медвежатника, Денисов без труда представлял себе, как тот орудует своими ручищами в работе. Вообще Денисов давно заметил, что самые сильные люди — обычно нескладные. Какая-нибудь одна часть тела у них особенно развита и выделяется. У медвежатника такой частью были руки, специально предназначенные для того, чтобы хватать, как клещами, поднимать без натуги, а удерживать без усилий. Приезжие, обращаясь к медвежатнику, величали его почтительно — Федотычем, а он отвечал на вопросы немногословно, со знанием дела.
Но особенно интересовали Денисова те трое, которых лесничий назвал своими друзьями.
Что за человек сам лесничий — об этом Денисов уже имел представление. Барин. Любит загребать жар чужими руками. Ну а дружки-приятели? Такие же или подушевнее? Небось такие же, иначе не сошлись бы. Свой свояка видит издалека.
И чем дольше присматривался Денисов к товарищам лесничего, тем крепче уверялся в мысли: одного поля ягодки. Вон как возчиков гоняют — то подай, это принеси. С Федотычем не так, знают, что от Федотыча все зависит, может, и жизнь, вот и стелют помягче.