Негр был в курсе насчет полицейских рейдов в больницах после демонстрации.
– Не говорите мне об этом, – вздохнул я.
По его словам, три покойника, в том числе и Вольф, прибыли в морг из больницы после непродолжительного пребывания в подвалах казармы, где их поучили жить. Я поднял глаза к небу. В горле стоял ком.
– У них есть квота, – пояснил негр. – Они не должны ее превышать.
– Нет, ну… эта история про квоту – враки.
– Нет, не враки!
Мы молча посмотрели друг другу в глаза.
Что я об этом, в сущности, знал? Я смотрел на красивое, мужественное лицо Вольфа, сильно изуродованное побоями, на его грудные мышцы, бугрившиеся под запятнанной кровью футболкой, на его руки атлета и ноги спортсмена, и от этого зрелища мне, откровенно говоря, стало плохо. Вдобавок ко всему на одной ноге не было ботинка, от чего тело выглядело особенно ужасно и жалко. Две струйки засохшей крови тянулись у него из носа. Поди знай, может, у них и вправду имеется квота? Что еще может нас удивить на этом свете?
Выйдя из морга, я почувствовал, что обязан дать о себе знать Фрэнсису Фенвику, пока дела мои обстоят еще не совсем хреново. На мобильнике была масса сообщений, и я не сомневался, что половина из них исходила от моего начальника, но у меня не было желания их выслушивать, будь они от него или от кого другого. Даже радио я не хотел слушать. Я исходил бессильной злобой в пробках, парализовавших весь город из-за того, что эти придурки из пригородов возвращались домой. Они еще будут рассказывать, какое это счастье – жить в сельской местности, а не в этом идиотском вонючем городе. К сожалению, пришлось открыть окно, потому что кондиционер у меня не работал. В воздухе распространялось зловоние. Лица у всех блестели, будто их вылизали. Хотелось зажать нос. А также зажмуриться и заткнуть уши. Но у меня было только две руки…
Я просмотрел фотографии и положил их обратно на стол начальнику.
– Я был там, чтобы приглядывать за ней, – заявил я. – Я не занимаюсь политикой.
Я посмотрел Фрэнеису Фенвику прямо в глаза.
– Можете мне поверить, – добавил я. – Мне не в чем себя упрекнуть.
– И как мне с тобой быть? А? Ну, скажи на милость!
Он был на удивление спокоен. На нем был галстук приятной расцветки. Он сидел за столом, а не расхаживал вокруг меня, как это бывало обычно.
– Я не знал, что сегодня ваш день рождения, – сказал я. – Меня никто не предупредил.
У входа висел транспарант с поздравлениями. Все мои сослуживцы держали в руках стаканы. Прежде чем я успел взять себе стакан и смешаться с толпой коллег, Фрэнсис пальцем поманил меня, приглашая последовать за ним в кабинет. Видимо, я вызывал у него особую ненависть.
– Сколько вам стукнуло? – спросил я.
Не соизволив удовлетворить мое любопытство, он взял фотографии и принялся их рассматривать с мукой на лице.
– Ты коммунист?
Я хлопнул себя ладонями по ляжкам и уставился в потолок, откровенно усмехаясь.
– Отвечай! – настаивал он. – Ты коммунист?
Я прыснул со смеху, помолчал, потом взглянул на него:
– Послушайте. Да, моя жена – сумасшедшая. Ну так что я могу с этим поделать?
Курить здесь было запрещено, но я достал сигарету и закурил, а он в это время пытался что-то разглядеть у меня в душе.
– Вы знаете, каково это – иметь сумасшедшую жену? – продолжал я. – Вы знаете, что это значит? И вы полагаете, что безумие – причина, чтобы ее бросить? Вы действительно так думаете? Может, конечно, оно и так, но не для меня, Фрэнсис. Извините, но не для меня, нет. Я бы согласился ее сопровождать хоть на шествие католиков-интегристов, хоть на сходку скинхедов, если бы таковая подвернулась. Я наплевал бы на все, вот так!
Фрэнсис схватил снимок, на котором я бросал обломок скамейки в костер, – там я был похож на настоящего экстремиста, взбесившегося демонстранта, – и помахал им у меня перед носом.
– Ну а об этом ты что скажешь? – язвительно спросил он, – Попробуй только утверждать, что ты не чувствовал себя активным участником событий! Ну, скажи, что не был всем этим увлечен! За полного идиота меня держишь! Ты – коммунист, признайся!
Я тяжело вздохнул:
– Да в гробу я видал коммунистов! Послушайте, начхать мне на коммунистов от первого до последнего! Такой ответ вас устроит?
Не спуская с меня глаз, он сломал зажатый в руке карандаш, бросил обломки на стол и какое-то время смотрел на них, поглаживая галстук.
– Ну, как мне с тобой быть? – снова завел он.
– А в чем, собственно, дело?
– Ты что же, возомнил, что можешь являться сюда когда захочешь? От случая к случаю, так сказать? Когда у тебя выдастся свободная минутка? Да где ты, по-твоему, находишься?