Ну да ладно. По крайней мере, мы приобрели кое-какой опыт. Не очень хороший для нашей служебной карьеры, что нет, то нет, но, с другой стороны, с той, которая меня больше интересовала и устраивала, следует признать, что с Натаном мне приходилось переживать и кое-что приятное. Ситуации, скажем так, необычайные. И Натану всегда удавалось выпутаться. Каким-то образом, сам себе не отдавая в том отчета, он приводил меня туда, куда никто другой не смог бы. Иногда я от изумления протирала глаза и говорила себе: «Черт возьми! Это какой-то действительно невероятный тип! Черт!» Я думала, что дело было во мне. Мол, вылезла из такой дыры, что первый встречный мог вскружить мне голову. Вовсе нет, все было совсем не так.
Мы находились в кабинете Пола Бреннена и смотрели ему прямо в глаза. Мы были готовы призвать его к ответу. Великолепно. Великий миг!
Я наблюдала за Натаном, пока он приканчивал свой сэндвич с мечтательным выражением лица. Только что он чертовски оплошал, вообразив, что ему позволено досаждать человеку, управлявшему гигантским мировым кораблем. Однако же, несмотря ни на что, несмотря на гром, который должен был грянуть по нашем возвращении в участок, мысли Натана блуждали где-то далеко-далеко. Так он сидел, вытянув ноги под столом.
Я наблюдала за ним, и у меня было погано на душе. В моей ситуации – я имею в виду, когда женщина выглядит как чокнутая домохозяйка, а не как картинка из журнала мод, – иногда чувствуешь себя погано. Смотришь на мужчину и начинаешь дрожать всем телом при мысли о том, что можешь его потерять, тем более если не видишь каждый день. Ощущаешь такой неприятный озноб, похожий на отдаленное эхо чего-то, что может и убить.
Я резко встала, чтобы положить конец этим мыслям. Мы зашли в химчистку, куда он сдавал вещи, и я, не удержавшись, опять уставилась на него, пока он разговаривал с хозяйкой, старой китаянкой с иссохшими руками; она улыбалась ему широченной улыбкой, а солнце било ей в лицо, теплым дыханием пронизывая листву и ее лавчонку. Я спрашивала себя, сколько я смогу вынести. Хотя мне не в чем упрекнуть Натана… Но не рухну ли я от малейшего потрясения? Ведь в конце концов, его не миновать. А как могла бы я избежать его? Забыли? Я вешу девяносто килограммов с гаком, выгляжу как несчастная дура, бродящая среди отделов супермаркета со всеми его моющими средствами и дешевой косметикой, пригодной лишь для того, чтобы чистить уборные. Я знаю, знаю. Все знаю. Но мы поговорим об этом позже, в день, когда вас распнут на двери. Хотя сейчас мне не в чем упрекнуть Натана…
У меня зазвонил мобильник…
– Да, Рамон?
– Фрэнк весь в крови. Приезжай скорей!
– …
– Ты слышала, что я сказал? Алло!
– Ты где?
– У вас дома. Я боюсь к нему прикоснуться. Что мне делать? Алло! Алло!
– Ничего не делай! Я еду. Алло! Ни к чему не прикасайся, Рамон.
Я сделала несколько глубоких вдохов, затем потянула Натана за рукав, и мы с ним понеслись.
Перелом ребра и двух пальцев на руке. Несколько швов на голове. Нижняя губа рассечена. Все тело в синяках, лицо опухло так, что, пожалуй, скоро вдвое увеличится в размере; но, по мнению врача, который осматривал Фрэнка в отделении неотложной помощи в больнице и мазал его каким-то желтым раствором, ничего серьезного. Короче говоря, Фрэнк то ли с кем-то подрался, то ли его просто избили. Здорово избили.
Когда я вернулась домой, пришлось тотчас же приступить к уборке: надо было вычистить ковер, вымыть пол, потом дверь, лестничную площадку, лестницу и перила, холл… В одиннадцать часов вечера я все еще валандалась, вся потная и выдохшаяся. Кровищи повсюду море! И это вместо того, чтобы прямиком отправиться в больницу! Я была так зла на Фрэнка, наговорила ему невесть что. В больницу надо было ехать! Бред какой-то!
Стемнело. Стоя в прихожей рядом с ведром, полным красноватой от крови воды, опираясь на швабру, я бросила взгляд на лестницу, которую только что с таким усердием драила; ступени были еще влажными и поблескивали при свете лампочки, горевшей под потолком. Да, зря я на него так взъелась… Ну и досталось же ему! Можно было себе представить, с каким трудом он сюда-то дотащился. Да, ну и влип же он! Я позволила себе передышку, выкурила сигарету. А тихо-то как, ни ветерка! Фрэнк был даже не в состоянии говорить, не мог сообщить никаких точных сведений: губы у него так распухли, что он смог только что-то промычать, но во всяком случае я поняла, что он был изумлен до крайности. Почти плакал – именно от непонимания. Отделали ни за что ни про что. Ну а почему бы и нет? Возможно, так оно и было… Черт! Почему бы и нет?