Роза с Джорджем хотели, чтобы я осталась с ними поужинать. Розе как раз доставили домашний велотренажер: она собиралась сбросить до лета четыре кило, и это она-то, кожа да кости! Пока она крутилась вокруг этой машины, руки в боки, поглядывая на нее испуганным взглядом, Джордж просвещал меня насчет австралийцев: я соврала, будто собираю сведения в преддверии возможного обмена с полицией Сиднея. Роза вскарабкалась на свой снаряд и грызла ячменные галеты. Джордж попытался увлечь меня на кухню. Он клялся, что я до сих пор свожу его с ума. Но я действительно не могла их выносить, ни его, ни ее. И что, собственно, у них могло быть на ужин? Джордж задумчиво скреб затылок, разглядывая содержимое своей морозилки. Притащилась запыхавшаяся Роза и посоветовала ему достать холодного цыпленка. Но если есть на свете еда, которую я терпеть не могу, так это именно холодная курица. И я ушла. Они звали меня обратно, пока я переходила залитую солнцем улицу, всю в зелени, но я даже не обернулась. Холодный цыпленок! Какая гадость!
Итак, у меня значок, на котором написано: POLICE GAY amp; LESBIAN LIAISON OFFICER. Они были со мной очень любезны. Две девушки и парень, очень улыбчивые, одетые совершенно одинаково, ладно скроенные. Они уже посеяли слово истины в кампусах Лондона, сейчас на несколько дней остановились здесь, потом отправятся в Мадрид, оттуда – в Лиссабон, а завершат свое европейское турне на родине Фернандо Песоа (которому Фрэнк посвятил несколько имевших успех статей). Совершают они это путешествие ради того, чтобы рассказать о своей борьбе, о своем движении, в ряды которого входят трансвеститы и транссексуалы, чья участь, как нетрудно предположить, внушает большие опасения.
Я распространяю их листовки. Хожу туда-сюда, останавливаюсь посреди коридора и объясняю всем желающим, что полиция прислушивается к чаяниям представителей секс-меньшинств и берет на себя обязательство более не мириться с фактами агрессии, физической или словесной, по отношению к этим больным людям. Я даю им «зеленый номер» (номер телефона главного комиссариата), чтобы звонить в случае стычки. Я собираю подписи под петицией против дискриминации и, громко чеканя фразы, говорю кем, что многое должно измениться и что полиция сейчас как раз на пути перемен.
Когда я познакомилась с Фрэнком, я боролась за прекращение опытов над животными, мне необходимо было о чем-то кричать и поздно возвращаться домой, чтобы избегать очень тягостного для меня пребывания наедине с отцом, которому я в конце концов пригрозила ножом. Да, не каждый день было весело… Я боролась за то, чтобы люди прекратили мучить несчастных животных, ведь сама я была таким же несчастным животным, возможно, даже несчастнее их… Забавно, правда?
Но мне это нравилось. Я прочесывала газон между зданиями, раздавала листовки, собирала подписи под петициями, встречалась с людьми. Я могла встрять в разговор, и никто не бежал от меня. Никто не считал, что с такой толстозадой даже и поговорить зазорно. И никто не шарахался от меня, как от зачумленной.
Мне все это было в радость… К тому же хоть как-то отвлекало. Мой папаша занимался этой мерзостью около десяти лет, но в последние несколько месяцев он уже знал что я способна его убить, что в его же интересах не дергаться. А Фрэнк тогда был молодым профессором (молодым для профессора) и уже блистал. Вот так мы и познакомились Я с коротко стриженными волосами походила на мальчишку. Когда я теперь об этом думаю, то осознаю, что, спасаясь от отца напоролась на Фрэнка. Как говорится, из огня да в полымя!
И вот сегодня я новый сотрудник полиции по контактам с геями и лесбиянками (если не разбираться в их разновидностях). Натан еще может позволить, чтобы кто-то погладил его по заду, а я – нет. К несчастью, я их привлекаю. Я здесь для того, чтобы вести расследование, а около меня уже толкутся три лесбиянки!
Они находят, что я выгляжу довольной что я рада делать то, что делаю. Они заметили меня еще вчера и сказали себе: «Вот женщина, которой вроде бы нравится то, чем она занимается».
Действительно, я получала от этого настоящее удовольствие, я вам уже говорила Как будто помолодела. Это очень приятно – быть молодой. А я иногда чувствую себя такой старой в свои тридцать два года, такой разбитой… Вся разница в том, что на листовках была изображена не освежеванная ласка, а дна молодых человека, слившиеся в нежных объятиях. Выбора-то у меня не было…