– Я сама этим занималась, – с гордостью заявила она, прикрепляя значок к моей рубашке. – А как твои дела?
– Пол Бреннен пригрозил мне судом, вот так. И вообще делается все возможное, чтобы затормозить ход моего расследования. Но они меня плохо знают.
Я не шутил. Конечно, у меня были большие затруднения: я никак не мог собрать воедино улики и неопровержимые доказательства виновности Пола Бреннена. Многочисленные сложности, с которыми я сталкивался в личной жизни, не позволяли мне посвятить себя телом и душой столь трудному и кропотливому расследованию. К тому же был еще Фрэнсис Фенвик. Фрэнсис Фенвик постоянно маячил у меня за спиной и не давал мне ни минуты свободно вздохнуть, опасаясь, как бы я не сделал что-нибудь на свое усмотрение и не навлек на его голову громы и молнии.
В таких условиях трудно двигаться большими шагами. Признаюсь, что, уже зная, кто виновен, я почти не интересовался всем остальным. Но неужели я выглядел так, будто у меня опустились руки? Не ошибались ли те, кто так думал?
– Но, Жозе, мой час уже близок, – продолжал я. – И кое-кому здесь придется изменить свое мнение. Попомни мои слова.
Мэри-Джо с Вольфом говорили обо мне.
– Что это он тебе тут рассказывает?
– Я говорил Мэри-Джо, что ты начинаешь кое-что понимать.
– Хм… Мне очень жаль, Вольф, но все наоборот. Вы с Крис – самая непостижимая пара, которую я когда-либо видел. Без обид.
– Я говорил о наших политических взглядах, о том, почему мы ведем борьбу. Ты ведь допускаешь, что мы не во всем неправы.
– Тебе, Вольф, следовало бы знать, Крис не могла выйти замуж за совсем уж ограниченного человека.
Вольф допускал, что может произойти стычка с полицией. Ближе к полудню он отправился на последнее собрание организаторов демонстрации и, вернувшись, не принес никаких утешительных новостей. Во время последнего саммита богатейших государств мира погибли 7 человек и 486 были ранены. Сейчас жертв могло быть намного больше. Полиция объявила, что силы будут удвоены и что новые районы будут закрыты для демонстрантов.
– Это провокация, – сказал я. – Чистой воды провокация.
Несмотря ни на что, глаза Вольфа горели каким-то диким огнем.
Я взглянул на Крис, но стоит ли говорить, что я увидел?
Нас вызвали по радио. Фрэнсис Фенвик собственной персоной. Я сказал ему, что болен. Он приказал мне прибыть на службу не медленно.
Он явно не знал, какие отношения связывают нас с Мэри-Джо, – я имею в виду интимные и тайные, – или же он был просто сволочь. Потому что мы вдвоем стояли перед ним, а он принялся мне выговаривать:
– Послушай, у тебя крыша на месте? Что это такое? Теперь ты завел шашни с наркоманкой? Это после жены-коммунистки?
– Простите, Фрэнсис, но я вас не вполне понимаю.
– Паула Консуэло Кортес-Акари живет у тебя?
– Да… ну, она живет ниже этажом…
Я заметил, как судорожно сжались челюсти Мэри-Джо, как дрогнули ее веки. А Фрэнсис Фенвик смотрел на меня со смешанным выражением восхищения и отвращения на лице.
– Я и не знал, что один из моих полицейских появляется на людях со знаменитой манекенщицей, – заявил он насмешливо.
– Ну, знаменитой – это небольшое преувеличение…
– Как бы там ни было, она сестра Лизы Лауры Кортес-Акари, чей муж, как тебе известно, испанский посол. Ведь так? Или ты, может быть, этого не знал?
– Он знает много такого, о чем никогда не говорит, – произнесла Мэри-Джо металлическим голосом. – Можете мне поверить.
Я повернулся к ней. Она была недовольна, но и я тоже.
– Благодарю тебя, – сказал я. – Знаешь, я ведь с ней не сплю, если тебе интересно.
– Да ну? А чем же вы занимаетесь?
Она внезапно побледнела как смерть. По ее взгляду я понял, что я – самый жестокий человек на свете. До того гнусный, что мое сердце следовало бы вырвать из груди и насадить на вертел. Но, вероятно, я был еще хуже, потому что она предпочла встать и уйти. Я даже пальцем не пошевельнул.
– Что это с Мэри-Джо? – спросил Фенвик ехидным тоном.
– Я думаю, у нее болят ноги, Фрэнсис.
– Так что это ты тут нам впариваешь? Ты живешь с женщиной, но не спишь с ней? Ну, скажи по совести, за кого ты нас принимаешь? За идиотов? Ты что, цирковой номер готовишь?
Я смотрел поверх его плеча, как Мэри-Джо вышла из кабинета и стала удаляться, растворяясь в океане дрожащего света; я видел, что ее широкие плечи опустились, что вся она, такая массивная и крепкая, как-то сникла, а походка ее отяжелела от того, что она сейчас осмысливала дурные новости. Но какие такие дурные новости, собственно? Если рассматривать ситуацию с объективной точки зрения… Нет, я бы очень хотел знать, в чем дело… А она взяла да смылась!