В ней снова проснулся угасший было энтузиазм. Да. Поднявшись на ноги, Рен поспешила в холл, чтобы найти шерсть и побыстрее начать вязание. Может быть, она даже успеет связать шарф к свитеру.
Она уже шла в свою комнату за рукоделием, как вдруг ее остановил странный звук. Рен замерла и прислушалась, наклонил голову.
Что бы это могло быть?
Звук был очень странным, приглушенным и сдавленным. Рен стояла очень тихо и неподвижно, едва осмеливаясь дышать и вслушиваясь снова и снова.
Вот он опять. Звук сдерживаемого рыдания.
Дверь была слегка приоткрыта. Рен подкралась поближе и осторожно, кончиками пальцев, приоткрыла ее еще на дюйм. Остановилась на пороге, вглядываясь в темноту внутри комнаты.
Она увидела сидящего на краешке кровати Кигана. Голова опущена на грудь, плечи поникли — во площенная фигура отчаяния. Сердце Рен сжалось.
Она не верила своим глазам. Этот сильный, молчаливый мужчина плачет?!
В смятении Рен сморгнула слезы с ресниц. Сколько ночей провела она сама в слезах, одинокая и всеми покинутая, глубоко несчастная? Но она никак не ожидала слез у такого человека, как Киган. У человека, у которого был заряженный пистолет и который никому не верил.
Рен подумала, что таким его сделали обстоятельства, о которых она могла лишь догадываться. И они же заставили его плакать.
Не так давно она верила, что броня, которую он создал вокруг себя, настолько тверда и непробиваема, что он никогда не позволит себе проявлять свои чувства так открыто, эмоционально. Рен, скорее, ожидала от него циничного отношения к жизни и сомневалась, что он способен чувствовать так глубоко.
Рен понимала, что лучше сейчас оставить его одного, и тихо попятилась назад. Ей было ясно, что Киган, скорее всего, будет стыдиться собственной слабости и сердиться за то, что Рен была ее невольным свидетелем.
Сдерживая дыхание, девушка прошла назад через холл и, вздохнув, села за вязальную машину.
Оказывается, рядом с ней был человек еще более несчастный, чем она. Кто-то, кто нуждался в добро те и заботе, но боялся попросить об этом. И боль его была столь сильной, что разрывала сердце Рен.
Надо что-нибудь для него сделать. Нельзя же просто смотреть, как он страдает, даже не пытаясь помочь. Впрочем, в ее силах сделать для него счастливым хотя бы это Рождество. Показать, что не все еще потеряно. И неважно, что было в прошлом, — жизнь продолжается.
Наступило такое время, когда Рен должна была перестать жалеть себя и начать делать что-то для других. Может быть, это Господь послал ей Кигана Уинслоу и этот ледяной шторм, чтобы удержать его здесь.
Решив так, Рен вздернула подбородок и начала строить планы…
Глава шестая
— К чему столько хлопот, — заметил Киган. — Мне совершенно безразлично, что завтра Рождество.
— Ну, теперь уже поздно что-то менять!
— Ты бы не стала так стараться, будь ты одна. — Это был не вопрос, а утверждение.
— Да, не стала бы, — легко согласилась Рен. — Но в этом году я не одна.
Киган скрестил на груди руки, сощурил глаза и внимательно посмотрел на нее. Что на нее нашло? Куда подевалась та тихая, робкая женщина, с которой он встретился пару дней назад? Вместо нее теперь по дому носился веселый маленький эльф, вроде тех, что помогают Санта-Клаусу. У них еще такие смешные красные леггинсы, зеленые туники и черные ботинки. Весьма соблазнительный наряд. Вспыхнувшее некстати желание заставило Кигана смутиться и быстро отвести глаза.
Большая картонная коробка с надписью: «Рождественская чепуха» лежала посреди комнаты пря мо на полу. Рен доставала оттуда яркие красные гирлянды и развешивала их над камином. Над дверями по традиции были прикреплены веточки омелы. В воздухе витал аромат печеных яблок. Елка горела и переливалась огоньками под ярким утренним солнышком.
Когда же она встала? — изумился Киган. С лампы на него смотрел игрушечный северный олень, а на столе мягко покачивался под веселую мелодию краснощекий Санта-Клаус, приветственно машущий рукой. Композиции с еловыми ветками и шишками украшали двери. Рен, должно быть, хлопотала всю ночь.
Он чувствовал себя неловко, поняв, сколько трудов положила она, чтобы произвести на него впечатление. Он смотрел в окно на мерзлую землю.
— Я приготовила печеные яблоки, сосиски и овсянку.
Рен приколола к одежде колокольчики, которые нежно позвякивали при каждом ее движении. Улыбка необычайно красила ее лицо.
Киган с раздражением прогнал такие мысли. Ему совершенно не хотелось восхищаться этой женщиной.
Рен беспечно болтала о погоде, коровах, ценах на рынке. Киган сидел молча, не поддерживая разговор. Чем больше он будет разговаривать с ней, тем больше будет похоже, что они связаны какими-то узами. Уж лучше держать рот на замке, и оборона должна быть наготове. Скоро он уйдет. Может быть, даже сегодня.
— Этим утром вы выглядите гораздо лучше, — произнесла она. — Как вы себя чувствуете, Киган?
— Спасибо, неплохо, — неохотно ответил он.
Вчера ночью, выплакавшись, он провалился в глубокий, спокойный сон без сновидений. Было большим облегчением вот так расслабиться на ми нуту и позволить себе отбросить осторожность. Киган не знал, случилось это оттого, что он дошел до крайнего изнеможения, или на него так действовало присутствие Рен, но эти слезы словно очистили его. Впервые с той ужасной ночи, когда он потерял Мэгги и Кетти, Киган плакал. Именно здесь, на ферме, которая так напоминала ему о детстве, о бабушке и дедушке.
Но сейчас, при свете дня, Киган готов был снова надеть маску ледяного спокойствия, которая верно служила ему последние восемнадцать месяцев. Выслеживание Хеллера требовало абсолютного внимания. Ему нечего было дать этой женщине. У него не было для нее даже улыбки.
— У вас есть карта местности? — спросил он сухо, напоминая себе, что сейчас главное — разыскать ферму отца Хеллера.
— Минутку. — Рен подошла к старинному комоду в углу и пошарила по ящикам. — Вот карта Техаса.
— А нет более подробной местной карты? — Рен нахмурилась.
— Должна быть. Подождите. — Вот. Нашла. — И протянула Кигану пожелтевший сверток.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — с этими словами Рен отправилась на кухню. Киган последовал за ней, и вдруг замер, потрясенно уставившись на стол. Стол был покрыт красно-зеленой скатертью. По середине была изображена прелестная евангельская сценка. Точно такой же скатертью Мэгги накрывала стол каждый год. Прижав руку к груди, Киган почувствовал, как болезненно и тревожно забилось сердце.
— Садитесь, — пригласила его к столу Рен. На негнущихся ногах он подошел и сел, не отрывая глаз от младенца Иисуса.
Рен порхала по кухне, расставляя тарелки.
— А вы не будете есть? — спросил он.
— Я уже поела.
Почему его охватило разочарование, когда она отказалась сидеть рядом с ним? Киган вилкой ковырял яблоко, сочащееся сиропом и маслом.
Поев, он начал изучать карту и обнаружил, что ферма Рен расположена на Фарм-роуд, 132. Головокружение несколько испортило его радость. Судя по карте, до жилища господина Хеллера оставалось не многим более двух миль. Возбужденный и обрадованный, он засунул карту в карман и отодвинул тарелку. Ему надо было выйти на улицу, на свежий воздух. Подышать и выработать план дальнейших действий.
— Вы уже подоили коров? — спросил он у Рен.
— Нет, пока нет. — Она покачала головой. — Как раз собиралась.
— Позвольте мне, — предложил Киган в поисках предлога, позволяющего ему выйти из дома, отгородиться от праздничной атмосферы, которую создала Рен. Это было для него слишком. Слишком радостно, празднично. Переполняющий ее энтузиазм — не для него. Слишком уж похоже на Мэгги.