И Саня Степанбаев задумался еще крепче. Еще дольше.
Его раздумья прервал оживленный Степаневич — с новой связкой книг под мышкой.
— Представляете, Александр Степанович, в букинистике — полный Оскар Уайльд! Пришлось сбегать домой за деньгами… А где остальные товарищи?
Степанбаев не отвечал. Степанбаев еще смотрел на бумагу в своих руках, еще думал. Чуть-чуть. А потом вручил бумагу Степаневичу.
— Это — вам.
И быстро вышел.
Степаневич держал бумагу за уголок. Не перечитывал. Зачем? Он уже знал ее наизусть…
9
Институт бурлил!
Подобно камню, брошенному в тихую заводь, министерский запрос породил активные, все шире расходящиеся круги. По коридорам бродили работники и слухи. Одни удивлялись, другие возмущались, третьи посмеивались. В половине четвертого на стенах туалетов появились первые надписи: «2×2=?» В четыре на тему дважды два родился первый анекдот.
Загадочно-примитивный смысл запроса из министерства пробуждал в народных умах диаметрально противоположные версии грядущих событий. Часть сотрудников считала, что ликвидируют их институт. Другая часть, наоборот, предполагала ликвидацию самого министерства. Кое-кто вообще усматривал во всем этом знак не внутренних, а международных трансформаций. Но наиболее радикально настроенные умы решительно квалифицировали это как сигнал к повышению розничных цен.
Технический персонал и младшие научные сотрудники находились скорее в ироническо-насмешливом состоянии: их впрямую не касалась возникшая проблема, и они с любопытством наблюдали, как выкрутятся из этой ситуации более ответственные товарищи. А эти товарищи — начиная от старшего научного сотрудника и выше — были в состоянии напряженной готовности решительно уклониться от решения вопроса.
Молодой специалист Степа, забившись в библиотеку, судорожно листал институтские конспекты.
Начальник отдела Степанников так и не пустил в свой кабинет старого друга Степаневича, заперев дверь и перерезав провод телефона.
Степаневичу удалось отловить в укромном уголке шустрого Степанчика. Он сказал, что всем хорошо известно, как товарищ Степанчик, несмотря на скромную должность младшего научного сотрудника, всегда стремится к самостоятельности и масштабности в работе, всегда желает проявить инициативу, показать себя с самой лучшей… Тут Степанчик его перебил: если Илья Степанович намекает на бумагу из министерства, то это не тот случай, он уже думал, не тот масштаб, мелковато — дважды два… Вот если бы ему… Вот тогда бы он… В общем, лучше он позовет Степанюка — тот все-таки человек военный!
Степаневич совершенно не понял, при чем здесь военный. Что, в институте уже объявлено осадное положение?
Все разъяснил сам Степанюк. Старик шел по коридору и больше не был похож на старика. Широкий разворот плеч, статная осанка, орлиный глаз, чеканный шаг, зычный командирский рык:
— Я пр-ринял р-решение!
— Какое? — поинтересовался Степаневич.
— Твердое. В связи со сложившейся обстановкой. Решаю собрать общее собрание. Членов ОСВОДа.
— Простите, Никита Степанович, но я ничего не понимаю…
— Поясню. Ввиду невозможности принятия индивидуального решения по запросу министерства необходимо поднять общественность. Наиболее массовая организация — Общество спасения на водах. Я как председатель ОСВОДа объявляю общее собрание его членов!
Степаневич сообщил, что он лично не член ОСВОДа. А Степанюк сообщил, что он лично ошибается. Членством в этой добровольной организации охвачено сто процентов работников института. У всех через бухгалтерию вычли по тридцать копеек. А членские книжечки хранятся у него как председателя общества. Для надежности.
Степанюк все тем же чеканным шагом проследовал в направлении конференц-зала. Степаневич поплелся за ним. Несколько ошарашенный, но с теплой мыслью: как все-таки надежны наши военные!
10
Общее собрание членов ОСВОДа НИИсредмата шумело, как… ну, не станем в этой напряженной обстановке тратить время на поиск нового сравнения, воспользуемся старым и наглядным — шумело как потревоженный улей. Да в общем, так это и было: в уютный и привычный трудовой улей, где все знали свои соты и каждый таскал в них по мере сил свой скромный нектар, вдруг ворвалось нечто чуждое, будоражащее — и улей восстал.