— Здравствуй, Людмилочка! — небрежно кивнул Алексей Павлович.
И галантно, под ручку, повел свою партнершу к столику. А она с интересом оглянулась на оцепеневшую Люсю.
Алексей Павлович так же галантно пододвинул стул, усадил ее и опять скис, не зная, как быть дальше. Она взяла со стола набитый пластиковый пакет, появившийся там, пока они танцевали.
— Ну, мне пора… Я только за апельсинами заходила к подружке. Работаю тут напротив — в Доме обуви.
— А-а… Я тоже — только за пивом. Извините, задержал вас.
— Ничего, ничего, приятно было познакомиться.
— Так мы ж вроде и не знакомились.
— Верно, — засмеялась она. — Меня зовут Наташа.
— Алексей… Павлович.
— Вот теперь действительно очень приятно!
— Да?
Он глянул на Люсю с Пашей, таращившихся на него с танцевального пятачка, и расхрабрился.
— А давайте за знакомство — шампанского!
— Давайте, — легко согласилась Наташа.
Алексей Павлович адресовал официанту совсем уж гусарский взмах руки:
— Шампанского!
Люся рванулась от оркестра к ним.
— Я сейчас…
— Стой! — вцепился в ее руку Паша.
— Пусти, я только скажу… я ей все скажу…
— Она-то при чем?
— Как это при чем? Именно она… О-о!
Люся простонала, увидев, как официант принес шампанское и хотел откупорить бутылку, но Алексей Павлович забрал ее и сам шумно пустил пробку в потолок. Наташа смеялась.
— Дрянь! — прошипела Люся. — Она ж ему в дочки годится! Нет — во внучки!
— Люсь, не загибай…
— Я загибаю? Значит, эта мымра тебя вполне устраивает? Значит, эта твоя красотка…
— Моя?! — отшатнулся Паша. — При чем тут я?
— При том, Луков! Все вы, Луковы, при том, что…
При чем тут все Луковы мира — осталось неизвестным, потому что снова грянула музыка и споривших супругов поглотил вал хлынувших на пятачок танцоров.
Но Алексей Павлович уже больше на них и не оглядывался. Он лихо разливал шампанское, Наташа гасила шипящую пену в бокале металлической проволочкой от бутылочной пробки, а он произносил тост, и бокалы их со звоном сходились, и играла музыка.
А потом был второй тост, и второй бокал.
А потом они снова танцевали — медленный фокстрот, который сыграли как по заказу — вернее, именно по заказу все того же Шалвы Георгиевича.
А потом они допили шампанское.
А потом Паша с Люсей беспомощно-гневно наблюдали, как их почтенный родитель, ведя под руку молодую женщину, не слишком твердым шагом покинул ресторанный зал.
На воздухе Алексей Павлович несколько поостыл. В прямом и в переносном смысле. И нерешительно оглядывал улицу в поисках выхода из сложившейся ситуации. А Наташа весело щебетала:
— Какой вечер, какой прелестный вечер! Я бы с удовольствием прогулялась…
Он воспринял это как подсказку и вновь загусарил:
— Позвольте проводить?
— Конечно! Я вас дома кофе напою — бразильским.
Он опять дал слабину:
— Спасибо, но кофе на ночь глядя…
— Ну тогда чай. У меня индийский — «три слона», подружка из кондитерского снабжает!
Но в результате был и ни кофе, и ни чай, а бутылка благородного цинандали — тоже, наверно, продукт снабжения очередной Наташиной подружки из гастронома или другого заведения сферы торговли или сферы обслуживания, живущих нынче по принципу «Пролетарии всех сфер, объединяйтесь!».
Цинандали — наполовину осушенное — стояло на столике, возле магнитофона. Из аппарата неслась обволакивающая мелодия, и вновь Алексей Павлович с Наташей танцевали. Она расслабленно уткнулась лбом в его плечо и прикрыла глаза. Он бережно вел ее, млея от восторга. Кудрявый завиток на виске Наташи был так близок, так неотразимо манил к себе… Но за стеной раздался детский плач.
— Ой, Тамарочка проснулась!
— К-кто? — заикнулся от неожиданности Алексей Павлович.
Наташа выключила магнитофон и убежала в другую комнату.
Алексей Павлович постоял, огорошенный таким поворотом событий. Огляделся. Комнатушка была маленькая, по-деревенски увешанная семейными фотографиями. Внимание Алексея Павловича привлекла одна: молоденький курносый паренек в солдатской форме минувшей войны.
— Это мой дедушка… — Наташа неслышно появилась позади него. — Смех, да? Если он дедушка, так я уже бабушка, верно?
Алексей Павлович задумчиво глядел на фотографию. И сказал неожиданно для себя самого:
— Верно… дочка.
Но она не заметила смену его настроения, щебетала свое:
— Бабушка не бабушка, а мамка я никудышная — даже не сказала вам про Тамарочку! Она у меня умница: пять лет, а сама спать ложится.