Хотя как сказать. Другая пара влюбленных — Кирилл с Татьяной — вызывает жгучий интерес. И сложный коктейль из осуждения и сочувствия. Это потому, что влюблены-то они друг в друга, но состоят в законных браках совсем с другими.
А вот Градобоев — не знаю почему, но его здесь уважительно зовут только по фамилии, наверно, потому что фамилия у него такая оглушительная — так вот, Градобоев влюблен сразу в двоих. Или, может, выбирает, мечется между двумя. Так и танцует поочередно: раз — с Натальей, раз — с Ритой.
Коля робкий. Забьется в уголок, сам никого не приглашает, и вытащить его можно только на дамский «белый танец». А Жора, напротив, весельчак и любимец публики. И в обычном танце не застоится, и в «белом» — нарасхват. Трудно сказать, в чем тут секрет, может, имя обязывает: Жора — он всегда и везде Жора и есть.
Но с другой стороны, я осведомлен, что в качестве завидного жениха котируется как раз робкий Коля. А Жора — так себе. Горяч и ненадежен.
На мой взгляд, под стать Жоре разве что только королева танцплощадки — Вероника. Однако ей не до него: слишком много претендентов. Из-за Вероники даже драка была, Сергей с Левой подрались. Но ничего, все обошлось равновеликими «фонарями» и без милиции.
А морячок, он же Мюнхгаузен, из-за красавицы Вероники запил. И вот уж его пришлось утихомиривать дружинникам. Правда, он клянется, что запил вовсе не из-за Вероники, а по причине борьбы с морской болезнью на суше. Но я знаю и все знают, что он врет. Морячок врет постоянно и беззастенчиво: про кругосветные плавания, про счастливые спасения в невероятных кораблекрушениях, про лиловых и фиолетовых женщин в бананово-лимонных портах. За вранье его и зовут Мюнхгаузеном. Зовут и завидуют: а вдруг правда? Ну не всё, конечно, но хоть кое-что, хоть самая малость… Страшно и сладко представить!
Морячок Мюнхгаузен, пожалуй, тут единственный, кто ходит на танцы ради самих танцев. Ну, и еще ради аудитории для своего трепа. Но в принципе он — гордый и убежденный одиночка. А вот остальные… Да, остальные явно или тайно, активно или не спеша, всерьез или посмеиваясь, но конечно же ищут себе пару.
Как известно, браки заключаются на небесах. Но зарождаются — на танцплощадках. И когда дело доходит до брака, танцплощадка теряет пару своих завсегдатаев.
Однако свято место пусто не бывает. И я вижу, как на смену ушедшим приходят новые танцоры. Новые одиночки, надеющиеся стать парами. Боевые и тихие. Орлы и не очень. Красавицы и дурнушки. Умело отплясывающие любой танец или пытающиеся танцевать впервые.
И кружится, топчется, живет своей нескончаемой жизнью, по своим неписаным законам от голубой весны до золотой осени в городском парке под милые сердцу звуки старой гармошки, трубы и скрипочки шумный маленький пятачок — танцплощадка пенсионеров.
Я иногда прихожу сюда — постоять, поглядеть. Но сам я здесь не танцую — меня пока не берут. По возрасту…
Алексей Павлович не повел Попову на пятачок. Знал, отлично знал это местечко, но не повел. Хотя сам как-то пару раз заходил туда — не потанцевать, нет, просто поглядеть, как потешаются «пенсионы» — так он их мысленно именовал. И поглядывал с улыбкой, без особой иронии, но все же с улыбкой, и казалось это все для него лично таким далеким. А тут вот оно — придвинулось… Нет, не повел он Попову на тот пятачок. И вообще избрал пролегающую в стороне от него дорожку парка.
А в парк они, конечно, попали не сразу. Когда благодарный Алексей Павлович у ворот станции «Скорой помощи» с бухты-барахты предложил Поповой вместе провести вечор по случаю его дня рождения, она поначалу растерялась от внезапности ситуации. Потом собралась возмутиться беспардонности практически незнакомого человека. Но вместо этого неожиданно — поверьте, совершенно неожиданно для самой себя — согласилась.
— Только я сниму халат, вы подождете?
Ну конечно, он подождал. Она ушла на станцию, а он прохаживался у ворот. Терпеливо и без особого волнения. Ее довольно долго не было, и он уже ощутил некоторое сожаление: чего это он так молодецки раздухарился, что уж такого сделала она для него, чтобы убить целый вечер с этой в общем-то сухой мымрой. Но когда она появилась из ворот… Нет, он даже не сразу понял, что это она. Хотя что, собственно, произошло? Да ничего особенного. Просто она сменила белый халат на вполне обычное легкое платьице. И белой докторской шапочки на ее голове тоже не было, отчего ее пышные рыжие волосы ничто больше не сковывало, они свободно упали на плечи и огненно вспыхнули вокруг головы. Вот и все. Но это уже была другая женщина. В данном утверждении, пожалуй, важнее не столько «другая», сколько «женщина». Не строгий доктор и уж тем более не чопорный член жилкомиссии исполкома, а именно женщина. Она улыбнулась ему — не холодно, как прежде, и конечно, не насмешливо, а как-то робко, смущенно и в то же время призывно, в общем, опять-таки истинно женской улыбкой. А он ответил улыбкой некоторой растерянности и приятного удивления.