— Здрасьте, Вера Николаевна, мать всея Руси!
Митька низко поклонился ей и еле удержался на ногах. Вера хотела его обойти, но он, пошатываясь, преградил ей дорогу.
— Не спеши, поговори с одиноким путником.
— Да как с тобой, Митя, разговаривать, — миролюбиво сказала Вера. — Ты ведь уже с утра…
— Ошибаешься, я еще с вечера! — не без гордости сообщил он. — Чтоб ты знала, я — Стендаль!
— Кто?
— Писатель был — Стендаль: пил красное по-черному!
Он довольно заржал собственной остроте, но вдруг зло перекосился и схватил Веру за лацканы пальто.
— Слушай, мать-заступница! Кончай Люську от меня отвращать! Еще ей слово против скажешь, — я тебя…
— Брось, Митька! Сообрази лучше: не я Люсю отвращаю, а рожа твоя непросыхающая. Извини за прямоту.
Вера отстранила его и пошла по аллее. Митька уже без всякого куража поплелся следом, заговорил с тоской:
— Люблю я ее… Жить не могу, как люблю!
Вера тоже ответила без резкости, даже сочувственно:
— Любви нормальный человек радуется, а ты пьешь.
Митька остановился, напряженно задумавшись над этим тезисом, потом объявил:
— Так я ж пью потому, что Люська меня гонит!
— Она гонит потому, что ты пьешь, а ты пьешь, потому что гонит… Замкнутый круг получается, да?
Митька только тяжко вздохнул. И осторожненько поинтересовался:
— А этот… Игнатий Петрович… он что, совсем в рот не берет?
— Почему же, берет. Но — в меру.
Митька вновь задумался. Наверно, пытался осмыслить немыслимое: как это человек может знать свою меру заранее? Решения этой загадки он, видимо, не нашел и задал второй осторожный вопрос:
— Готовишь… бракосочетание?
— Не я готовлю. Это им самим решать.
Митька снова рванул ее за лацканы пальто и заревел:
— Я им решу!! Я их жизни решу, и себя решу, и тебя решу…
Но вдруг от чьего-то мощного удара Митька отлетел носом в сугроб. А выбравшись на свет божий, отряхиваясь и отплевываясь, увидел стоящего над ним коменданта Фролова.
— А-а, пират! — криво усмехнулся Митька.
— Чего-о? — с угрозой шагнул к нему Фролов.
Вера вклинилась между мужчинами.
— Прекратите! Ну что вы… Митька, иди домой, мы с тобой потом поговорим! Виктор Петрович, да он же пьяный, не трогайте его…
Она вертелась между ними — то к одному лицом, то ко второму — сдерживая рвущихся друг к другу бойцов. Наконец ей удалось оттащить Митьку подальше, приговаривая:
— Иди, Митенька, отдохни… отдохни… Мы еще побеседуем, всё обсудим…
Обмякший Митька покорно удалялся. Но на прощанье пригрозил:
— Ничё, пират, мы еще встренемся!
Фролов снова рванулся к нему. Вера бросила Митьку, схватила под руку Фролова и повлекла его к общежитию, давая парню возможность уйти.
— Не надо, Виктор Петрович, ну будьте выше, успокойтесь…
Фролов шел за нею не упираясь, но успокоиться не мог.
— «Пират», а?! Уже не первый раз я слышу — «пират»… Кто ж это, интересно знать, додумался?
Сейчас, конечно, был не самый подходящий момент для Веры признаться, что первой до этого «додумалась» именно она. Вера лишь спрятала невольную улыбку и поспешно сменила тему:
— Виктор Петрович, говорят, вы в области кафель получили?
Фролов легко поддался, переключился с одного больного вопроса на другой.
— «Получил»? Не то слово. Пробил, прорвал, прогрыз!
— Ну, мы и не сомневались, — одобрила Вера, — вы же у нас молодец!
— У вас? Я тут у вас вообще черт знает во что превратился!
И Вере пришлось выслушать изложенную с непривычным для него жаром и многословием точку зрения Фролова на то, во что он тут у них превратился. В какого-то завхоза! Нет, хуже — в Плюшкина! Он теперь трясется над каждой железкой, подбирает гвоздики, складывает стеклышки… Точный Плюшкин! А еще этот замдиректора комбината, он же друг детства Илья Ефимович, своим скопидомством и жмотничеством превратил его в какого-то менялу базарного! Шифер недавно махнул на умывальники, паркет на олифу…
Фролов вдруг прервал горестный монолог и спросил:
— А что это за тип?
— Кто? — не поняла Вера.
— Ну этот… что на вас напал.
— А-а, Митя? Он не напал, нет. Это на него самого любовь-тоска напала. А он вообще-то парень неплохой, только…
— Только водка плохая, — подсказал Фролов. — Ага, это дело известное.